потом, повеситься всегда успею, а сейчас я хочу её видеть, обнять, почувствовать, вдыхать. Мать моя, не отморозить бы, кстати, и яйца, подъём!
Дверь снова открылась.
– Всё, – только и успел подумать Михаил, – не безнадёжные оказались интеллигенты.
Вопреки ожиданиям его втащили обратно в дом, донесли до дивана на первом этаже, уложили, закутали в одеяло, даже подоткнув края, затем долго почему-то прислушивались к дыханию и, видимо, удовлетворившись, ушли на второй этаж. Своим неожиданным спасением он был обязан тому же, кто за некоторое время до этого решил путём его физического устранения раздавить ещё в зародыше бессмысленную, абсолютно ненужную жестокость. Оставив Михаила околевать на подходящем случаю морозе, Сергей в виде эксперимента решил изменить любимому Рахманинову и послушать Вагнера, благо у хозяина была порядочная коллекция, да и сам он не против был составить компанию после выпавших на их долю хлопот. Нормальное желание для любящего музыку, но гость был не просто консервативен в своих привычках и тем более удовольствиях, а давно разочаровался во всём сколько-нибудь новом, решив почему-то, что всё лучшее уже познала его дотошная натура. И тем не менее, в тот день вкушал-таки нечто принципиально другое: в отличие от Рахманинова, здесь обошлось без переходов, пусть даже местами казавшихся слишком резкими, но с самого начала подхватывала волна какого-то доисторического ужаса и понесла за собой в открытое море, где он затем и бултыхался в продолжение всего концерта, поскольку для пущего эффекта весьма предусмотрительно вкусил заранее изрядную дозу каннабиса.
Закрыв глаза, Сергей привычно отпустил тормоза и отправился в любимое плавание, чувствуя, как ветер уносит его в неизвестность, пугающую и манящую одновременно. Неожиданно картинка сменилась, и он узрел перед собой точную копию виденных в советской хронике газовых камер, вот только эти почему-то исправно функционировали, вокруг сновали обтянутые кожей скелеты обслуги, и лишь изредка на фоне сгорбленных узников в полосатом тряпье вырастала фигура надсмотрщика в чёрном, идеально отглаженном мундире. На лице последнего читалась, помимо очевидного сознания превосходства высшей расы, некоторая сытая пресыщенность, в том числе от того, что приятно щекотавшая поначалу нервы процедура отправки недочеловеков на смерть уже давно не вызывала никаких эмоций, превратившись в унылую ежедневную рутину, изредка разбавляемую скандалом какого-нибудь не в меру истеричного заключённого. Но тогда дышавшие истинно арийским здоровьем коллеги быстро ломали ему ребра, а иногда шутки ради и конечности, чтобы затем, веселясь, наблюдать, как притихшего нарушителя порядка вне очереди потащат к заветной двери еле державшиеся на ногах от голода, так называемые временные служащие крематория. В тот день, однако, истребляли низковозрастный контингент, так что следовало быть готовым ко всяческим сюрпризам, вследствие того, что полудохлые работники, как правило, не успевали схватить шустрых юнцов,