для Гриша объявил Степе, что он видел, как к дому «советника» подъехал «серьезный господин с долгим носом, в очках и с зонтиком!»
– В очках, – ну, доктор… Значит, болен дяденька, – тихо, прерывающимся голосом объяснил Степа.
– Очень похоже на доктора… И длинный нос, и очки, – решил Гриша.
Почему он имел такое представление о докторе, неизвестно.
– Окно закрыто. «Советник» болен, – пронеслось по 15 линии.
Надо было видеть «босоногую команду»! Надо было заглянуть в души ребят!..
Закрыто гостеприимное, милое окно. Болен тот, кто красит и радует их бедное, невеселое детство, тот, кто любит, учит и балует их, уличных, босоногих ребятишек…
Если это окно больше не откроется, то где для них найдется такое окно? Вряд ли еще найдется!
– Кому могут быть приятны разговоры и возня с грязными мальчишками? – говорила Агния.
– Эх, матушка, точно дети не все равны! – возражал ей, бывало, Семен Васильевич. – Как будто между чистенькими, нарядными детьми нет злых, жадных, капризных? А между бедными, посмотри-ка, есть какие славные: мой смелый, правдивый Гриша, ласковый, тихий Степа, добрая Марфуша… Грязных-то да босоногих и пожалеть некому. Так-то!
Дети думали и горевали о «советнике» и выражали это по-своему.
«Дяденька, голубчик, каково-то тебе?» – мелькало в голове Степы.
Гриша в первое же воскресенье в церкви, куда обычно ходил Семен Васильевич, перед образом Спаса положил три земных поклона и прошептал:
– Господи, спаси и сохрани раба Божия Симеона.
Андрей, Степа и Гриша каждую свободную минуту простаивали около дома, где жил «советник», желая узнать, что случилось с дяденькой.
Лето в том году стояло холодное и дождливое.
Как-то раз под вечер калитка дома скрипнула и отворилась. Из нее выбежала Агния, очевидно, впопыхах, расстроенная: на голове ее был накинут большой ковровый платок… Первое, что ей бросилось в глаза в этот холодный сырой вечер, были три детские фигурки… Они жались к забору.
«Папашины мальчишки… – догадалась девушка. – Что они тут делают? Зачем стоят у забора в такую погоду?»
– Папаша очень болен… Понимаете?.. Навряд ли поправится, – сказала Агния и голос ее оборвался.
Он звучал теперь глухо, без резких и крикливых нот.
Ответом ей было тихое рыдание у забора… Снова чье-то всхлипывание… Еще… Громче и громче… Босоногие мальчишки прижались друг к другу и заплакали навзрыд.
Гордая девушка сама не сознавала, как оказалась около ребят. Она порывисто погладила их по головам и тоже заплакала… Прорвалась холодная внешность, – Агния по-своему любила старика-отца, жалела его, понимала его чистую душу, но по природе была молчалива и холодна.
– Не плачьте… Полноте… Бог даст, папеньке лучше станет… Не плачьте, – твердила она, отирая обильные слезы. – Что же это я?! – спохватилась вдруг девушка, и ей стало совестно за свою слабость. – Я в аптеку иду… Тороплюсь! – проговорила она и пошла по дороге.
– Барышня,