бесцеремонности Кингскорта. Когда Маккензи успели сделаться мягкотелыми декадентами? В былые, великие дни Сунь и Маккензи выковали этот мир. Маккензи производили сталь, а леди Сунь уже тогда была тверда как алмаз против их металла. Леди Луна в ту пору была сурова: за каждый вдох и каждую слезу с ней приходилось воевать. Их осталось так мало: Роберт Маккензи мертв, Евгений Воронцов – слабоумная развалина, которую внуки тащат куда-то, словно свинью на рынок. Даже Адриана Корта, последняя из Драконов, умерла первой. У нее был стальной хребет. А дети разочаровывают. Из грязи в князи и обратно в грязь за три поколения. Первое поколение чего-то добивается, второе тратит, третье теряет. Лукас Корта, конечно, сын своей матери. Отправиться на Землю – прежние Драконы восхитились бы. Они знали толк в том, как совершать невозможное.
Она замыслила, чтобы Корта и Маккензи уничтожили друг друга. Над этим еще надо поработать.
– Полагаю, Мариану не дает тебе спуску? – спрашивает леди Сунь.
Она подходит к окнам, щелям полыхающего света, прорезанным сквозь наружную каменную стену кратера Шеклтон. Толщина закаленного стекла – шесть сантиметров, но неумолимый солнечный свет Южного полюса день за днем, месяц за месяцем расщепляет атомные связи. Однажды они падут. Леди Сунь нравится представлять этот момент. Когда знаешь, чем все закончится, это бодрит и укрепляет. Лезвия яркого света рассекают комнату, и в них танцует пыль. Апартаменты леди Сунь просторны и обставлены просто; роскошь выражается в тканях, которыми обиты стены. Лучи солнечного света, на этих экстремальных широтах достигающие раз и навсегда определенной высоты, прочертили длинные белые линии на парче и гобеленах. Леди Сунь это безразлично. Она обожает свои ткани за тактильные свойства: талантливо сотканные переплетения волокон могут измениться, стоит лишь раз провести по ним рукой, – из гладких, словно мягкий мех, сделавшись шершавыми, как кошачий язычок.
– Если вы имели в виду, что мои занятия идут интенсивно, то так оно и есть, – говорит Дариус Сунь-Маккензи. – Он учит меня ощущать. Сражению предшествуют движения, движениям – ощущения.
– Лабиринт, – говорит леди Сунь. Вся Луна знает легенду о темном лабиринте, где тренируются истинные бойцы и во мраке висят семь колоколов. Если сможешь пройти по лабиринту так, чтобы ни один из них не зазвучал, ты узнал все, чему школа Семи Колоколов может тебя научить. – Покажи мне, что ты теперь умеешь.
Леди Сунь достает трость из стеклянной вазы. Глупые гости и дети приносят ей трости в подарок. Она обрушивает эту штуку со всей силы на голову Дариуса. Но его там нет. Он отпрянул на шаг, сохраняя равновесие и готовый ко всему. Леди Сунь атакует Дариуса тростью, словно вдова, отбивающаяся от взломщиков. Дариус уходит, увертывается, уклоняется от ударов: его движения скупы, так что всякий раз трость промахивается на считаные миллиметры.
«Изящество и элегантность, – думает леди Сунь, приближаясь к Дариусу и осыпая его шквалом рубящих и колющих ударов. – Он не полагается лишь на зрение: слышит движения трости, мое дыхание