истины
томим.
С кем спорил он?
С кем затевал беседу?!
Не сомневался.
Веровал.
Аминь.
Борис же во всем сомневался и ни во что не верил. Это было сущим проклятием, невыносимым и нескончаемым. «О, злее зла зло это!..»
Светлана не видела дневниковых записей Бориса, но интуитивно чувствовала, что ему тяжело и, как могла, поддерживала его. С ее рациональным умом Светлана никогда не принимала близко к сердцу лозунги советской пропаганды. К тому же у нее был замечательный дедушка, которого Борис еще успел застать в живых. Ему было уже под девяносто лет. Он успел родиться и вырасти в прежней, настоящей, России, принять участие в Первой мировой, пожить за границей с тем, чтобы, затосковав по родине, вернуться уже в страну Советов. Богатые семейные предания о жизни старой, еще царской России, правда о голодоморе и коллективизации в СССР давно раскрыли Светлане фальшь советской власти, и потому это был кризис только Бориса. Он искал в жизни опору, смысл, цель… Светлана была практичней. Она искала подходящий комод в тесную комнату и удобные табуретки на маленькую кухню. Ей хватало забот о семье, о сыне… Сам Борис и маленький Василек и были смыслом ее жизни. Но она не возражала против его поисков, хотя и смотрела на них как на некую блажь.
Паломничество в страну Востока
Поиски истины заводили Бориса в места разные, порой экзотические. Он штудировал Фрейда и пытался разгадывать по нему свои сновидения; испробовал на себе голотропное дыхание по Грофу, в надежде докопаться до глубин своего подсознания, а, если повезет, то и узнать о своих прошлых воплощениях – не там ли лежат причины всех его нынешних бед. Забредал на Семеновскую в Центр дианетики, адепты которой обещали за кругленькую сумму скорое обретение душевного равновесия в результате одитинга –дикого эрзац-психоанализа хаббардовского пошиба. Долго еще они забрасывали его своими безграмотными письмами, упорно зазывая на очередной платный тренинг, сулящий достижение немыслимого совершенства.
Перепробовав «западные пути», то ли под влиянием Германа Гессе, то ли в силу общего увлечения экзотикой, Борис подался-таки «на Восток». Он посещал торжественные и шумные собрания кришнаитов, где разносили прасад милые русские девочки, завернутые в сари из крашенной в оранжевый цвет марли, и распоряжались суровые бритоголовые кавказские парни со странными, с потеками белесыми пятнами на лбу – знаками особого посвящения. Однако сам Борис получил посвящение и личную мантру для трансцендентальной медитации от американских последователей Махариши Махеш Йоги, коленопреклоненно бормотавших на санскрите молитвы о новых учениках перед фотопортретом учителя, обложенного их приношениями – свежими фруктами, цветами и кусками хлопковой ткани. Борис сосредоточенно пел священный слог Ом, прочищая чакры, чтобы затем чисто и бескорыстно полюбить человечество во всю мощь своей раскрытой анахаты. В медитациях он созерцал какие-то криптографические тексты, которые, как он думал, скрывали от него искомую истину. Он даже зарисовывал