ощутил, что допустил ошибку, творческого человека нельзя спрашивать о таком, щас закроет глаза и начнет токовать о вдохновении, он в самом деле заговорил важно и прочувственно:
– После той победной песни я решил положить на музыку…
Я сказал со вздохом:
– Правда? Жаль, ты такой талантливый музыкант!
– Э-э… ваше высочество…
Я всмотрелся в его непонимающее лицо, хлопнул себя по лбу.
– Да это я одновременно думаю тремя невидимыми головами, вот иногда и заговариваюсь. Горе от ума, как сказал один… В общем, скоро я что-нить еще подкину. А что эти сработали, я вижу по мордам и лицам подотчетного мне населения. Теперь надо еще пару песен, выслушав которые все сильные мужчины возьмут в руки оружие и пойдут на защиту отечества в неведомые края навстречу Мунтвигу.
Он перевел дыхание, поднял на меня взгляд не таких уж и тупых, как обычно у поэтов, глаз.
– Да понял я, понял… Знал бы раньше! А то я так распинался, заставлял всех своих друзей петь о великом и благородном Сулле, что взял власть, навел порядок, а потом снял с себя корону и ушел цветочки выращивать!
– А что, – поинтересовался я, – ты свое мнение о Сулле переменил?
– А вот не переменил, – ответил он с вызовом. – Весьма благородный поступок! Но ведь вы заранее знали, что, взяв власть, как Сулла, уже никакому сенату не отдадите? И цветочки выращивать не пойдете?
– Тихо-тихо, – сказал я, посмотрел по сторонам. – Не забегай вперед. Конечно, если уж правду, хотя зачем поэтам грубая и неприкрытая правда?.. знал.
Он проговорил тихо, широко распахивая невинные пропитые глаза:
– Тогда… почему?
– В списке, – сказал я, – который составил Сулла для казни, был молодой аристократ по имени Гай Юлий Цезарь. Родня Цезаря умоляла пощадить молодого парня, и Сулла, сжалившись, вычеркнул имя Цезаря, но сказал, что он опасен для Римской республики и еще натворит дел. Когда Цезарь возмужал и стал видным полководцем, он совершил переворот в Риме, так как Рим снова начал потихоньку гнить. Цезарь стал первым императором, а еще он как-то сказал, что Сулла был не прав, нельзя было уходить выращивать цветочки, Риму нужна твердая рука. Так вот, Цезарь для Рима дал новую жизнь, возвеличил его, укрепил и вообще сделал лучшим и красивейшим городом мира. Понимаешь, к чему я веду?
Он боязливо посмотрел по сторонам, поднял на меня встревоженный взгляд. Я смотрел на него жестко и твердо.
– Даже боюсь понимать, – прошептал он после тягостного молчания.
– Почему?
– Вы сказали, – проговорил он тихонько, – ваш Цезарь стал императором?
Я развел руками.
– Пришлось. Римская республика прогнила и медленно разрушалась. Он просто постарался ее спасти.
– Как и Сулла?
– Сулла сделал ошибку, – повторил я. – Своей чисткой врагов народа он лишь отсрочил гибель республики. А вот если бы остался диктатором… Но он увильнул, это тяжелое решение пришлось принять Цезарю.
Он смотрел на меня почти