– берега, не разглядеть в ночи. Ноздри обоняли сладостный ветер, гнавший прочь чёрную дымку от чадивших факелов с беспокойным огнём; язык обезвоженного организма с трудом облизывал побелевшие губы, улавливая медно-солоноватый привкус сочащейся крови из покрывавшейся коркой ранки на разбитой губе. Все чаяния потеряли ту силу, которой принуждали его делать выбор согласно представленным возможностям будущего, которое способен избрать честный человек. Только стали просачиваться обрывки неизвестных снов, где закоулки памяти, став подобными ладоням, исполненным сил и умений, пытались удержать воду, сталкиваясь с невозможностью справиться с этим, и пред его глазами проецировались картины, капля за каплей, которые он был не в силах объяснить. И тем не менее, узнавая, в немощном отражении калеки… признать себя.
Очередной непроизвольный шаг в леденящее течение реки, прочь от встрепенувшейся всеобщим гортанным гулом толпы.
Совершенно один ступает он в воду. Белая точка в нескончаемом потоке, вгрызающемся искрящимися тенями. Его сбивает течением. Пара шагов – и он погружается глубоко на дно, скользя по булыжникам. С широко открытыми глазами. Выныривает. Вокруг царит страшный звук уханья остановившейся толпы. Гипнотизирующий, жуткий до дрожи. Вновь в воду с головой.
Его, уносимого течением, внезапно вытягивает из воды полностью обнажённая, неведомая ему женщина с этническим ожерельем из зубов ягуара и нефритовых и сапфировых камней, обрамлённых в дерево. Украшение переливается лунным блеском на угольно-чёрной коже. На плечи и грудь её опадают огненно-красные пряди кудрявящихся мелкими кольцами волос. И уханье резко усиливается. Она держит его за волосы на вытянутой руке; он кривится от боли. Вода беспокойного течения бьёт его, пытаясь захватить вновь в чрево тёмных глубин. Брызги достают ему до лица. Его подтягивают и бросают на выросшую из ниоткуда каменную глыбу: очнувшись (или погружаясь глубже в ужас), он оказывается у её ног, на коленях – стоит посреди бурной реки, словно пророк. И с высоты птичьего полёта их мелкие фигуры контрастируют с наводнённым ужасом лесом. Он видит только её глаза, заполнившиеся чернью. Свист. Словно кто-то вспорол саму ткань реальности. Кто-то упал, забулькав кровью, вырвавшейся из гортани. Со свистом из леса вырываются стрелы. Факелы, выпадая из рук, катятся по берегу в воду с шипением, источая дым, умирают в предсмертной агонии. Оторванные от своего утробного гвалта люди с факелами замолкают. Вылитая словно из самой Тьмы, она разворачивается к ним, разевая пасть и запрокидывая голову. Поднимает левую руку, сверкнувшую сталью, и заносит кривой наточенный каменный кинжал… Свист от резкого движения. Верёвки вокруг его тела нехотя опадают. Кусок верёвки у неё в руке. Он тяжело дышит. Краем глаза замечает, как во главе лучников выходит из леса на берег женщина и что-то кричит. Его женщина. В голове до сих пор всё ухает. Стоять тяжело. Течение сносит, доставая и на крошечном «островке». Он падает к ногам жрицы, невольно обнимая. Она, вновь поднимая его за волосы, вонзается