это и есть сама жизнь».
Но она сказала всего лишь:
– Сабина, пора звать месье Эскофье.
И горе-повариха, недовольно надув губы и сильно хромая, поплыла прочь, точно океанский лайнер в открытом море.
А через некоторое время на кухню спустился Эскофье. У него побаливало сердце; точнее, давало о себе знать. И руки сильно тряслись. И походка порой становилась какой-то странной – он словно скользил по полу, слегка приволакивая ногу; Дельфине было тяжело смотреть на все это.
– Девочка сказала, что теперь мы перешли к консервированию томатов? – спросил Эскофье и решительно вошел в кухню. Одет он был как всегда и полностью готов к приходу любых гостей. Его черный фрак – все тот же, времен Луи-Филиппа – несколько залоснился от старости, и галстук несколько выцвел, и рубашка совсем истончилась, и манжеты обтрепались.
«Время – точно брошенный в нас камень», – думала Дельфина.
Повариха следовала за Эскофье по пятам.
– Вот и ваш Эскофье пришел, – объявила она, словно Дельфина не способна была разглядеть прямо перед собой собственного мужа.
«Пожалуй, следует все-таки влепить ей пощечину», – пронеслось у Дельфины в голове.
– Сабина, – сказала она девушке, – там, в винном погребе, есть пустые бутылки. Пожалуйста, принеси их.
– Что, все?
«Пожалуй, даже две пощечины».
– Да, все.
Девица, явно озлившись, унеслась прочь. Она все-таки очень сильно прихрамывала.
И Дельфина вдруг почувствовала себя жестокой, даже беспощадной. И ужасно беспомощной. Чересчур беспомощной. К подгнивающим помидорам уже проложили дорожку муравьи, неторопливые и уверенные, как тщеславие.
– Муравьи, – сказал Эскофье, устраиваясь возле инвалидного кресла Дельфины. Он стал каким-то ужасно усохшим. И сильно запыхался от ходьбы. Полуденное солнце заливало кухню своими жаркими лучами, и в этом мареве Эскофье казался Дельфине скорее сном или видением, а не человеком из плоти и крови.
Он поднял с пола жирного черного муравья и понюхал его.
– Хорошо бы обмакнуть их в шоколад.
– Это же муравьи!
– Это не просто муравьи, а черные муравьи. Их надо окунуть в теплый шоколад, а когда он застынет, они останутся внутри.
– Живые?
– Да. Погребенные заживо. Но смогут прожить там еще недели три.
– Это ужасно!
– Нет. Это очень вкусно. И, когда кусаешь, они такие сочные! Кстати, они порой еще и драки между собой устраивают – там, в шоколаде. – Черный муравей, действительно очень крупный, отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться из пальцев Эскофье. – У нас в доме есть шоколад? Между прочим, для этого блюда пригодны только вот такие крупные черные муравьи, как этот. У рыжих вкус чересчур острый.
Солнце било Эскофье прямо в глаза. Он щурился, внимательно поглядывая на Дельфину. Руки у него были все перепачканы чернилами. От него пахло какой-то кислотой и потом.
– Но это же варварство!
– Ничего