из сестер и братьев, кто разделял привычку Анни к здоровому сну или, правильнее сказать, пока все остальные гуляли где-то вне дома и решали какие-то свои вопросы, Анни и Тату предпочитали оставаться в родных стенах.
Анни плохо спала по ночам, зато утром подолгу оставалась в постели, выжидая, пока не опустеет дом. После этого она могла спокойно прошмыгнуть на кухню, чтобы сделать себе бутерброд с маслом и приготовить чашку черного кофе, который потом подолгу стоял на столе, отчего становился смольно-черным и густым как патока с тем самым характерным привкусом горелого, который обычно вызывал у нее отвращение, а сейчас казался вполне терпимым, потому что напоминал ей о доме.
В этот день Анни принесла свой завтрак к себе в спальню и вытащила дорожную сумку из-под кровати.
Она сидела на краю постели, пытаясь упаковать вещи и одновременно что-нибудь съесть, когда в дверном проеме внезапно вырос ухмыляющийся Тату.
– Что, сестренка, решила сбежать, когда настала пора действовать?
Он стоял на пороге в поношенных трусах до колен и майке, нечесаный и с этой своей всегдашней кривой улыбочкой, и пытался удержать на ладони чашку с кофе. Он взял одну из маленьких, в цветочек, чашечек из дорогого фарфора, которые доставали только по большим праздникам, но это так похоже на Тату – не знать таких вещей, или он просто не смотрел, что берет. Так же похоже, как и эта его всегдашняя дурацкая ухмылка, стянутая рубцами и шрамами.
Анни не знала, что сказать. Это было все, о чем она могла думать в последние дни. И в итоге инстинкт бежать куда подальше одержал над ней верх. Она с легкой покорностью улыбнулась ему. Тату, казалось, забавлялся ее растерянностью, но так, немножко.
– Ой, не смотри на меня так серьезно. Я могу тебя подвезти. Когда у тебя автобус?
Порой судьбы некоторых людей кажутся нам куда более предопределенными, чем все остальные. Словно смотришь на них в ретроспективе, на то, какими они были в прошлом, и понимаешь, что оказаться в ином месте или поступить по-другому они просто не могли. Тату был именно таким ребенком. Про таких говорят «в рубашке родился»: весь такой солнечный, жизнерадостный и всеми любимый, и все-таки, а быть может, как раз поэтому, на его долю выпало куда больше бед и неурядиц, чем отмерено обычному человеку.
Что же вырастает из таких детей?
Тату Олави был восьмым ребенком в семье Тойми, но сам он, кажется, никогда особо над этим не задумывался. Во всем, что касалось его, он был первым и единственным.
И таким он был даже для Сири. Она бы никому не сумела объяснить, почему так, скорее всего, она бы в этом даже не призналась, спроси у нее напрямую, но все и так было видно невооруженным глазом. Что бы ни вытворял Тату, ничто не могло вывести его мать из душевного равновесия.
Разве что растрогать до слез (он вызывал у нее слезы и радости, и печали).
А еще он был страшно избалован.
Но ее любовь к восьмому ребенку, пятому сыну была как скала – вечная и незыблемая.
Возможно, именно из-за любви матери