Осада Компьена. 1430. Альбер Робида

и спросил его совета; с того дня он начал работать с Бонварле над небольшими статуэтками вначале, обрабатывал вчерне камень и дерево, корпел над орнаментом балок фронтонов, капителями колонн, надвратными ангелами, над гербами для каминов в благородных домах, или над апостолами, пророками со святыми для какой-либо церкви.

      Бедный, бедный Жан! Вечное заточение слишком суровая кара для него, потому… что он не может быть виновен! Но как же тогда его признание? Нет – этого не может быть!

      Джульетта совсем потерялась во всевозможных догадках, когда, наконец, вернулся отец, которого она ждала в нетерпении. Он весь был в тяжёлых думах, и взор его неумело прятал вину.

      – Папенька, – спросила она, – что с Жаном?

      – Ты уже знаешь?

      – Это правда?

      – Увы…

      – Мартинотта сказала, что… его схватили, судили… и посадили… так скоро…

      – Да, тотчас отвели в тюрьму.

      – Боже мой! За что… на сколько лет?

      Мастер Бонварле улыбнулся.

      – Лет? Что тебе рассказало это чудовище – Мартинотта?

      – А что я могла сказать, – вмешалась Мартинотта, – кроме того, что слышала от других, я ничего не выдумала, и сама проплакала битый час с мадмуазель Джульеттой…

      – Успокойтесь. Жана отвели в темницу Сен-Корнель в полдень, и посадили на хлеб и воду, но лишь колокол аббатства пробьёт два часа, его отпустят.

      – За что же его наказали?

      – Пустяки. Но пустяк может ему стоить дороже двух часов тюрьмы по приговору нашего доброго аббата… Жан нашкодил, и за то я его отругал. Но он нажил себе врага, какой насмешки не простит, особенно теперь.

      – Что он натворил, боже!

      – Он высмеял мстительного и злого человека, который непременно отомстит, и очень жестоко, и, надо думать, уже начал злое дело… Мсье де Флави меня предупредил. Но мы поговорим об этом позже, а теперь мне надо к аббату.