подумал: «Почему он так нагло решает за меня, что мне делать, как проводить время, на что тратить деньги?! Что самое удивительное, почему я позволяю ему это?! Почему не пошлю его на все четыре стороны?! Да, да, нужно же с кем-то общаться. Как говорится, в двадцать третьем веке друзей не выбирают, кто остался, тот и остался. Тимур был моим лучшим другом, с ним у нас реально были общие интересы, он понимал всё, что я говорил и писал. Теперь его нет, а я зависаю с парнем, который назвал сына Тимьяном и притащил блохастого кота в мой дом».
– Что это?
– Я нашёл его на дереве. Он так орал, что я не мог не обратить на него внимания. У меня Розмарин, не могу себе взять. А у тебя в колонке на сайте журнала я прочёл ту хрень про чашку кофе по утрам. Пусть этого кота будут звать Эспрессо. Тебе будет кого кормить. У меня, кстати, есть отличный кошачий унитаз. Отдам почти даром.
– В общем, тебе перепала партия кошачьих унитазов, и ты решил приволочь мне черныша.
– Примерно так. Но вот тебе и маленький смысл продолжать день. Хорошо ж я придумал?
– И про себя не забыл. Я был собачником.
– Когда? В прошлом веке? Теперь ты кошатник. Люди меняются.
Артём сунул котёнка прямо ему в руки. Вышвырнуть пушистый комочек на улицу уже было бы совершенно бесчеловечно. Платон подумал: «Ладно, фиг с ним!»
– Сейчас установим унитаз и двинемся в путь.
– Ты ещё и за установку с меня сдерёшь?
– Копейки, ты же поможешь. Работа руками, кстати, идёт на пользу, а то совсем у тебя шарики за ролики заедут.
Невесть откуда возник набор инструментов. Платон вспомнил, что последний раз он прикасался к гаечному ключу в детстве, когда чинил триптих с отцом. Никогда он не чувствовал себя настолько живым. Тогда он впервые и в последний раз чувствовал себя полезным. Именно тогда его распирало от значительности того, что он делает. Больше никогда он не испытывал ничего подобного, даже когда произносил речь на вручении премии. Это всё было сумбурно, неосязаемо, абстрактно, а осознание своей силы не приходило. Но теперь Артём вернул ему это давно забытое чувство. Они несколько часов возились с кошачьим унитазом, и за это время Платон ни разу не вспомнил о том, что у него депрессия, впервые за долгое время ему не было скучно, он был чем-то занят. И эта возня казалась ему куда более важной, чем то, что он сочинял в последнее время. «Ты можешь сочинить всё что угодно, но ты никогда не сравнишься с парнем, который может сам починить машину. И ты никогда не будешь полезнее парня, который может заставить что-то снова работать. Он, словно волшебник, оживляет почившие автомобили, унитазы, эмоции. И почему эти люди могут во всём разобраться? Да, они ни фига не видят отличий между метафизикой и диалектикой, но, блин, они морально чувствуют себя куда лучше, чем те, кто вдаются в подробности. А рядом со мной вся техника начинает вести себя непредсказуемо, или я просто тот ещё юзер. Да, в экстренных ситуациях выбрали бы точно его, а не меня, какой бы я ни был творец».
Когда триптих с воды начал подниматься в небо, Платон будто снова превратился в девятилетнего мальчика, которого отец удосужился