в одном из журналов с миллионными тиражами. Была у него когда-то койка в общежитии, но Сгорбыш ее потерял в то смутное время, когда в стране началась перестройка. Кто-то подсуетился, нагрел на этом руки, а Сгорбыш запил. И угла лишился. Его жалкие метры отошли в пользу малоимущих, но предприимчивых. Тогда же рухнула его карьера: журналы стали закрываться, тиражи падать, спрос на талантливых фотографов тоже упал. Когда же период реконструкции был завершен, сам Сгорбыш почти уже спился. Работал в крохотном ателье, делая фото на документы. «Три на четыре с растушевкой». С его-то талантом! Но его вспомнили и дали достойную, хотя и малооплачиваемую работу. Сейчас он снимал квартиру, а цены на жилье все росли. Поэтому Сгорбыш брался за любую халтуру. Ему разрешалось делать «левые» снимки в студии, принадлежащей редакции, в свободное от работы время.
Студия была небольшая. Огромная комната с выходом в гримерку, разделенная ширмой надвое. В задней ее части, так называемом «заднике», находились три рабочих стола. Там сидели сотрудники редакции, которые работали здесь на птичьих правах. Они и сидели, как на жердочках. Привычка раскачиваться на стуле, балансируя на двух его задних ножках, оказалась заразна. Кого бы ни сажали на «задник», уже через неделю он начинал раскачиваться. А потом грызть карандаши. Если сотрудник в редакции закреплялся, его переводили в кабинет, где можно было закрыть дверь. Это считалось повышением. Особенность отечественного менталитета: испытательный срок на лобном месте, а все проблемы решаются за закрытыми дверями. Потому так и решаются.
Путь в гримерку лежал через «задник». Каждую звезду, описывающую траекторию на небосклоне славы с заходом в нашу студию, люди «на птичьих правах» провожали жадными взглядами. Потом изо всех сил начинали раскачиваться и грызть карандаши. Полагаю, из-за этого их так часто и увольняли. В таких условиях невозможно работать. Они что-то лихорадочно писали, раскачиваясь на стульях-жердочках, а на другой половине в это время творил Сгорбыш. Освещение в комнате было фантасмагорическим. В центре ширма, за ней горят три настольные лампы. Весь свет направлен от нас. Источников освещения на нашей половине хватало. «На птичьих правах» тщетно пытались рассмотреть, что творится за ширмой. Но это невозможно. Зато они слышали каждое слово. Начинали шушукаться. Двигать стулья. Действо то и дело прерывалось возмущенным криком Сгорбыша:
– Эй, там! На заднем плане! А ну-ка тихо!
Или:
– Кофе нам! Задник, оглох?
Страсть женщин к фотографии меня до сих пор изумляет. Они говорят, что хотят запечатлеть свою молодость и красоту, чтобы было что вспомнить. На мой взгляд, вспоминать об этом больно. Чем красивей была женщина, тем больнее. Они должны бегать от фотографа, как от чумы, согласно моей логике. Но женская логика особая. Я думаю, им нравится страдать. Смотреть на старые фотографии и плакать: «Ах, какая я несчастная! Жизнь-то прошла!» Женщин хлебом не корми, дай пострадать. Время от времени им требуется истерика. Мужчины