не делали), он все равно заметил бы их неприязнь и неуважение друг к другу. Даже если бы мать Хэла не превратила его в заменителя вечно отсутствующего мужа, ребенок все равно почувствовал бы ее одиночество и гнев.
Многие супруги уверены, что их конфликты не влияют на детей. Им кажется, что расставание или развод будут более болезненны для ребенка, чем сохранение брака, пусть и несчастливого. Но профессор психологии из университета Мичигана Абигайль Стюарт, изучив 160 разведенных пар, не нашла никаких доказательств того, что для детей развод более травматичен, чем сохранение несчастливого брака. Результаты своего исследования Стюарт опубликовала в 1997 году. В каждой из наблюдаемых семей был хотя бы один ребенок в возрасте от шести до двенадцати лет. Психолог изучала и матерей, и отцов. Пары различались по уровню доходов, образованию, национальности, религии. И расстались они по разным причинам. Детей Стюарт сравнивала с их ровесниками из полных семей.
Мысли о разводе порождают в нас чувства вины и страха. Размышляя об этом, мы сразу же задумываемся о будущем детей. И опасения наши столь велики, что они не дают даже подумать о разрушении безнадежно несчастливого брака. Дети почти всегда возражают против расставания родителей. Но, как напоминает Стюарт, они точно так же возражают против прививок, присутствия няни и посещения детского сада или школы. Она пишет: «Дети просто не понимают, как дорого обходится им жизнь рядом с подавленными, несчастными, обозленными и постоянно раздраженными родителями».
Питер заметил, что существующее между ним и его женой отчуждение делает их дочь более агрессивной:
– Я понял, что то, как мы воспитываем Сару, отражает все наши разногласия – а разногласия у нас возникают буквально во всем. Хотя появление ребенка должно было отвлечь нас от конфликтов, мы с Хелен продолжаем спорить обо всем – даже о том, когда выключать телевизор и завтракать. Я хочу установить хотя бы слабую дисциплину и ввести мягкие наказания – например, отправить Сару на две-три минуты в ее комнату, чтобы она поняла, что спорить с родителями нельзя. Хелен тут же хмурится, начинает защищать дочь в ее присутствии, и мы ссоримся. Даже если Сара отправляется в свою комнату, я чувствую, что она безмолвно говорит мне: «Папа, ты плохой!»
Когда дочери исполнилось восемь, она серьезно подралась со своими лучшими подругами. Учительница вызвала нас в школу и рассказала, что девочка ведет себя враждебно и агрессивно. Этот разговор должен был бы заставить задуматься над тем, как наши с Хелен конфликты влияют на Сару. Я начал думать, что ребенок просто не может день за днем жить в доме, где родители постоянно ссорятся друг с другом. Мысль о разводе никогда не приходила мне в голову. Я и представить не мог, что не буду каждый день видеть дочь. Я мечтал о лучшей жизни. А кто не мечтал? Мне казалось, что Саре гораздо лучше жить с обоими родителями. Мы с Хелен обсуждали наши проблемы и даже обращались к психологу, но этого было слишком мало – или слишком поздно для нас.