Гама стоял, прислонившись к дальней стене, окруженный кольцом поклонников; он на голову возвышался над ними. Молли с Тарой протолкались в первый ряд.
Тара смотрела на Мозеса Гаму, и ей казалось, что даже в этом замечательном обществе он выделяется, как черная пантера среди бродячих уличных котов. Хотя его голова казалась высеченной из глыбы черного оникса, а красивые нилотские черты оставались бесстрастными, в них чувствовалась сила, которая словно заполняла всю комнату. Это было все равно как стоять на высоких склонах темного Везувия, зная, что в любую минуту может начаться катастрофическое извержение.
Мозес Гама повернул голову и посмотрел на Тару. Он не улыбнулся, но в глубине его темного взгляда промелькнула какая-то тень.
– Миссис Кортни, я попросил Молли пригласить вас.
– Пожалуйста, не называйте меня так. Меня зовут Тара.
– Мы потом должны поговорить, Тара. Вы останетесь?
Она ничего не могла сказать, слишком взволнованная тем, что он выделил ее из всех, и только молча кивнула.
– Если вы готовы, Мозес, можно начать, – предложила Молли, взяла его за руку и отвела к возвышению, на котором стояло пианино.
– Друзья! Друзья! Прошу внимания! – Молли хлопнула в ладоши, и оживленный гул стих. Все повернулись к возвышению. – Мозес Гама – один из наиболее одаренных и уважаемых представителей нового поколения молодых черных африканских лидеров. Еще до войны он стал членом Африканского национального конгресса и был истинным вдохновителем создания Профсоюза африканских шахтеров. Хотя правительство и по сей день не признает черные профсоюзы, это тайное объединение шахтеров является самым представительным и влиятельным среди них; в нем состоит свыше ста тысяч платящих взносы членов. В 1950 году Мозес Гама был избран секретарем АНК и неустанно, самоотверженно и деятельно работал, чтобы отчаянный крик наших черных граждан был наконец услышан, хотя им и отказывают в праве решать собственную судьбу. Короткое время Мозес Гама входил в назначенный правительством Туземный представительный совет, эту позорную попытку удовлетворить политические амбиции черных, но вышел из его состава со знаменитыми словами: «Я говорил по игрушечному телефону, и на том конце никто меня не слушал».
Последовал взрыв смеха и аплодисментов, и Молли повернулась к Мозесу Гаме.
– Я знаю, вам нечего сказать нам такого, что успокоило бы и утешило нас, но, Мозес Гама, в этой комнате много сердец, которые бьются в лад с вашим и готовы вместе с вами проливать кровь.
Тара аплодировала, пока не отбила ладони, а потом наклонилась вперед, готовая слушать. Мозес Гама тем временем вышел к краю возвышения.
В аккуратном синем костюме и белой рубашке с темно-синим галстуком, он, как ни странно, оказался наиболее строго одетым человеком в комнате, полной людей в мешковатых шерстяных свитерах и старых твидовых спортивных пиджаках с кожаными нашивками на локтях и жирными пятнами на лацканах. Пиджак классического покроя