девки из царицыной Светлицы, это светличная боярыня со своими женщинами, нельзя же девок без присмотра оставить, это сторожа… Может, сторож?…
Чуть не до Коломенского мучался Данила, пытаясь догадаться, кто таков Бахтияр. Назвался купеческим сыном, да поди проверь… Крещеным назвался, да кто его крест видел?… Одно беспокойство вышло парню через его добрый поступок.
А Богдаш ехал чуть впереди да посвистывал, да красиво упирался кулаком в бок, когда попадались по дороге молодые женки или девки. Баловался Богдаш – знал, что будут глядеть вслед и любоваться тусклым золотом его густых кудрей, молодецкой статью и гордой повадкой. Да только знание это, сдается, его уже не больно радовало.
– Который тут будет подьячий Деревнин? – спросил, войдя в приказное помещение, высокий светлобородый стрелец в желтом кафтане с темно-малиновыми петлицами.
Когда он шагал, левая пола отлетала и показывался светло-зеленый подбой, шапку же этот пестро одетый молодец имел вовсе серую, а сапоги с отчаянно загнутыми носами – красные. Но нарядился он так не по своему вкусу, а потому, что всем в полку Никифора Колобова велено было ходить такими райскими птицами…
В Земском приказе как раз кончался послеобеденный отдых, писцы уже почти все сошлись, понемногу подтягивались и подьячие.
– А на что тебе? – полюбопытствовал самый молодой из них, Аникей Давыдов. – Из нас, грешных, никто не сгодится?
– Государево слово и дело, – отвечал такой же молодой, нарочито суровый стрелец. – Велено Деревнина сыскать.
Приказные переглянулись.
– Послать за ним, что ли? – нерешительно спросил Давыдов. – А что стряслось-то?
Стрелец промолчал и, задрав бороду, принялся разглядывать высоко приколоченные над окнами длинные полки со всяким скарбом – книгами, свечами, коробами для столбцов, стопками еще не разрезанной бумаги, горшками с клеем и прочим добром.
К Давыдову тихонько подошел писец Гераська Климов.
– А то сбегаю, – шепнул. Но не из преданности государевой службе, а от желания поскорее узнать, что такой приход означает.
Стрелец стоял и ждал, приказные готовились принимать челобитчиков: точили перья, доливали чернил в чернильницы, брали сверху бумагу, подьячие готовили столбцы, ожидая тех, чьи дела вели и кому было назначено прийти именно в этот день и час. Наконец появился и Деревнин.
– Гаврила Михайлович, по твою душу, – тихо сказал Давыдов и уставился во все глаза: что-то будет?!
– Государево слово и дело, – настолько мрачно, насколько это вообще возможно в двадцать лет, повторил стрелец. – Пойдем отсюда прочь.
Приказные так и ахнули – неужто Деревнин на чем противозаконном прихвачен? Осторожен же, хитер, и от жадности умом не повредился! Что за притча?
Стрелец с подьячим вышли из помещения Земского приказа и тут же вошли в ближние к нему Никольские ворота. Возле ворот была в стене дверь, через которую можно было попасть в Никольскую башню.
– Сюда, – велел