было в два раза больше, нежели это делалось при невинно убиенном императоре Юлии Цезаре.
«Это он на что намекает? Уж не на то ли, что современный Брут со мной дважды вот-вот сотворит? Или, напротив, что даже одного разу никакой поножовщины не приключится?» – нервно отрефлексировал император.
Наушник не унимался:
– Кроме того, под открытым небом на двадцать две тысячи столов будет дан грандиозный обед, фуршет и банкет в одном флаконе… Нет! Это у Цезаря было двадцать две тысячи столов, а у нашего уникального и щедрейшего императора будут все сорок четыре! Тысячи, разумеется, а не единицы. С фазанами, муреной, устрицами! С изысканными фалернским и хиосским винами…
«Надо бы запомнить марки вин. Зарубить их себе на носу!», – подумал Филипп Араб и, чтоб не забыть, несколько раз повторил их про себя: фалернское-хиосское, фадернское-хиосское, фалернское-хиосское. И в обратном порядке: хиосское-фалернское, хиосское-фалернское, хиосское-фалернское.
– Во всех концах империи мы разовьём римскую деревообрабатывающую промышленность… эээ… мануфактуру! – раздухарился наушник. – А между столами будут сновать тридцать пять тысяч одних курьеров!
– Да здравствует император! Ave Caesar! Ave Augustus! – бесновался римский люд. Государю вдруг на миг показалось, что это не великий народ, а просто грязная чернь.
– Не только у Юлия Цезаря был свой триумф, но и у нашего Филиппа Араба… эээ… Филиппа Величайшего! – никак не мог охрипнуть и замолчать наушник императора.
– Когда?!! – кричал в ответ народ. И в лад, и невпопад, и хором, и вразнобой.
Не только матроны бросали в воздух свои чепчики, но все, на чьих затылках таковые гордо восседали или были по-простецки нахлобучены. Оба пола и даже (втайне) третий.
– Что «когда»? – не понял знаток-наушник, утонув в собственном вдохновении и в лучах славы.
– Когда будет дан обед, фуршет и банкет?!
– Ах, это… Обещанного три года ждут!!!
– Через три года будет уже другой император! – воскликнул всё тот же вовремя не словленный мальчик из толпы (не пойман – не вор).
– Наш Филипп и через три на своём месте будет. Править ему уготовано целых пять лет! – поправил неразумного мальца грубоватый… тенор.
– По правде говоря, праздник желудка должен был случиться завтра, – публично признался наушник. – Но раз уже на завтра анонсированы Колизей, гладиаторы и звери, то я не могу ничего отменить или переверстать программу. Чтобы не рисковать, устроим всеримский сабантуй послезавтра!
«Вот наглец! – напрягся император. – Уже за меня решать начал! Не остановишь, так нараздаёт людям несбыточных обещаний. Так однажды и пурпур мой на себя натянуть вздумает».
– Мы вместе с Филиппом Величайшим раздадим не только море еды и пития, но и денег! Юлий Цезарь выдал по двадцать четыре тысячи сестерциев только своим заслуженным ветеранам-легионерам. Мы же от щедрот своих каждой римской семье раздадим по сорок восемь тысяч!.. И не только!.. – чуть не захлёбывался в собственной слюне оратор. – Будет и ещё! Всем и каждому! Всего