на голове, а все потому, что тетя короля перебрала наливки и заснула возле камина, из-за чего лишилась львиной части своей шевелюры, и прочее, и прочее.
– Ах, Лирей, нам так тебя не хватало, – прощебетала Виталина, всовывая руки в рукава платья бордового бархата, подаваемого мной. – Правда, Микаэла?
Микаэла с готовностью закивала, помогая затянуть черную шнуровку. Круглый глубокий вырез спереди и треугольный сзади, из него торчат крылышки лопаток. Платье, бесспорно, очень идет Виталине, но зачем так наряжаться для семейного ужина?
– Но тебе непременно надо переодеться, – тоном, не терпящим возражений, сказала Виталина. – Это платье никуда не годится. К ужину приглашены герцог Эберлей с племянником, со своими сквайрами, и, конечно, будет тетя Сецилия с компаньонкой.
– Боюсь, мои платья не подойдут для столь высоких особ, – холодно сказала я.
Между прочим, года не прошло, как пропала мама, а сестры, оказывается, вовсю разъезжают по балам и принимают гостей!
– Брось, Эя!
Виталина как раз выбирала веер и шутливо хлопнула меня по руке распахнутым веером с павлиньим пером посредине.
– Теперь нет никакой необходимости возвращаться в башню. Твои покои ждут тебя. Надень то голубое, нет, пожалуй, синее бархатное платье. И эти волосы… надо что-то сделать с твоими волосами.
– А что с моими волосами?
– Цвет, Эя, цвет. У мамы они были теплые, светлые, а у тебя прямо пожар на голове! Пойми, это неприлично. Может, стоит окрасить их соком мускатного ореха, приглушить яркость? Или, наоборот, осветлить? Тебе пошло бы быть блондинкой, Эя.
– Тогда надо и кожу покрасить какой-нибудь гадостью, – буркнула я. – В сочетании с моими зелеными глазами точно буду жаба жабой.
– Лирей!
Виталина даже ножкой топнула.
– Я, между прочим, о тебе забочусь. Но если нравится ходить чучелом, кто бы спорил, только не я.
В другой день Виталина ответила бы мне за чучело. Сегодня же я лишь присела в книксене и, скрипя зубами, покинула покои сестры.
Оказывается, мои покои не очень-то меня ждали.
Сразу три горничные пытались спешно устранить следы запустения и пыль.
В гардеробной лишь часть одежды осталась нетронутой, бо́льшая казалась наспех рассованной по полкам и вешалкам. Вон у любимой зеленой охотничьей куртки оторван рукав, а на белом плаще, отороченном соболем, пятно.
Я обернулась к горничным.
Те испуганно присели ниже, чем следует, склонив головы.
– Мила назначена моей личной камеристкой, – чеканя каждое слово, сказала я. – Позовите ее. А вы – вон отсюда. Закончите уборку во время ужина. И приведите к утру в порядок мою одежду.
– Мисс… – осторожно начала одна из девушек.
– Вон, – твердо повторила я.
Виталина не будет нарушать наш хрупкий мир из-за прислуги. Тем более сейчас, когда я так послушна, что самой противно. Значит, к ужину мне полагается быть в темно-синем платье? Правильно, оно невероятно не идет мне. Волосы красить – это,