хоть и молодой, но пухлый и уже с одышкой. Он сидит рядом с Микаэлой. На сестру он смотрит, словно на саму святую Иулию. Когда я зашла, он как раз подливал Мике что-то в кубок.
На Виталине бордовое платье с широким золотым поясом под грудью, на Микаэле лиловое, с квадратным вырезом, отделаное золотой каймой. Прически у сестер высокие, завитые локоны обрамляют лица, визуально удлиняют шеи.
Жених Виталины, хотя какой он может быть жених, для этого нужно согласие опекуна, а наш опекун – муж тети Сецилии – нипочем его не даст, у него свой резон, герцог Эберлей скривился, когда я вошла, словно у него заболел зуб, и обменялся понимающим взглядом с племянником.
Тетя Сецилия, дальняя родственница отца Виталины и Микаэлы, практически с самого исчезновения мамы живет у нас. И, зная характер тетушки, наш опекун, дядя Джордан, сделает все, чтобы гостила она, приглядывая за тремя незамужними племянницами, как можно дольше.
Сквайры герцога и племянника сидят поодаль, по бокам от хорошенькой компаньонки леди Сецилии, и такое ощущение, что, пока я не вошла, наперебой подкладывали угощения в ее тарелку. С такими темпами хохотушка Ингрид скоро станет похожа на святую Агафию Многочинную с полотна Ратанэля Руткинса.
Стоило мне войти в обеденную, как мужчины встали, приветствуя меня.
Я опустила глаза и кивнула, отвечая на приветствие.
Лишь миг был на то, чтобы разглядеть их лица, и сейчас перед глазами запрыгали узоры мраморной мозаики. На одного из гостей я так и не смогла взглянуть, и кажется, не смогу.
– Эя, сестренка! – раздался голос, который я отличу из тысячи. Что там из тысячи, из миллиона!
Раздался звук отодвигаемого стула, потом шаги.
Только когда в поле зрения попали черные, начищенные до зеркального блеска, сапоги, я заставила себя поднять голову.
– Мисс Лирей, – Андре поприветствовал меня и осторожно поднес мою руку к губам, не спуская глаз с лица.
Как назло, он нисколько не изменился. Может, скулы стали более очерчены и линия рта тверже, но голубые глаза по-прежнему яснее неба, а улыбка такая теплая, что я сейчас разревусь, как тогда, когда папы не стало!
Андре не изменил любимому цвету – сутану он не носит, но камзол и кюлоты фиолетовые, кюлоты чуть темнее оттенком. На груди закрытый медальон с фамильным вензелем, изображающим цветок эдельвейса в каплях росы. Светлые локоны спускаются на плечи, кожа тронута загаром, и от этого голубые глаза сверкают еще ярче. Может ли мужчина быть красивее?
Я почувствовала, что сейчас задохнусь, и поняла, что разглядываю Андре, не озаботившись даже поприветствовать его.
От осознания собственной неуклюжести я снова потупила глаза, но теплые пальцы легко поддели мой подбородок, поднимая лицо. Сделав над собой усилие, я посмотрела на Андре, чье лицо оказалось пугающе близко, и почувствовала, как в голове зашумело.
– Ты бледна, Эя, – сказал Андре и нахмурился. – Ты хорошо себя чувствуешь?
Я отступила еще на шаг, зачем-то присела в реверансе и пробормотала вовсе не то, что собиралась:
– Это