маневр тоже не удался, и подготовка к переезду продолжалась.
Роба с Аллой собирались недолго, в основном перевязывали книги, которые, собственно, и составляли основу багажа. Мебели почти не набралось – и Поля, и Лидка спали в подвале на топчанах, сколоченных из досок, с матрасом сверху. Матрасы брать побоялись, все помнили, как долго боролись с клопами, а вдруг и в новую квартиру они перетащатся? Ну и помимо этого топчаны, как говорила Алена, стыд и позор, решили всем купить по тахте, которые только что появились в продаже и вошли в моду, эдакий полудиван-полукровать. Но Поля стала сразу ворчать и по этому поводу:
– Вот придумают же, ей-богу, слово – «тахта», чего названия-то разводить, разве что от безделья? Тахта… Ох-ох-ох, да уж, надо жить долго, чем дольше живешь, тем больше удивляешься… Тоже мне, тахта… Лежак, он и есть лежак… Может, все-таки свои возьмем, а, Аллусь? Может, не будете под закат мне делать нервы? Дайте хоть доспать счастливой на моем стареньком!
– Мама, не позорь детей! – сказала Лидка свое веское слово, и этот аргумент стал решающим, Поля успокоилась.
– Я себе все знаю, а вы делайте, что хотите, – подытожила, расслабившись, Поля.
В общем, пролежанные древние топчаны остались в подвале, а на новый адрес переехали вполне приличные стулья, штук пять, табуретка, которую Поля еще тридцать пять лет назад привезла из Саратова, да резной дубовый стол с тайничками, подаренный давным-давно Мартой. Поля, правда, пыталась его Марте вернуть, но места для него, такого огромного, в квартире Иннокентия, сына, не нашлось. Еще погрузили два дохлых Лидкиных фикуса – их она никак не могла предать, ведь многие годы они рядом с ней выживали в подвале без солнца и хоть какого-то света, превратившись, в конце концов, в некое подобие диковинных вьюнов. Стволы их истончились и обессилели, но Лидка окружила их заборчиком из реек, на который домашний фикус опирался всем своим ослабшим за подземные годы организмом. Чахлые лианы светло-зелеными, почти белыми стволиками стремились туда, в высоту, к полуподвальному окошку, в которое виднелась земля и полоска света. Ночами они, опершись на костыли, мечтали, наверное, когда-нибудь выбраться на свободу и увидеть живое солнце и небо, а потом, если им дадут такую возможность, оплести весь двор большими блестящими листьями, ставшими уже, наконец, зелеными.
В общем, переехали в один день одним грузовиком – одной ходкой, как определила никогда не сидевшая Поля.
Время Поварской улицы закончилось в сентябре 1961-го.
Настало время Кутузовского.
***
«Дорогие мои!
Наконец-то! Наконец-то переехали! В новую, в самую новую квартиру! Получилась она отличной (хотя это трудов и нервов стоило много-много!). Соседей нет, ни души! Честное слово, это очень здорово! В общем, блиндаж на Поварской оставлен нами. Навсегда оставлен. По правде говоря, с ним тоже было безумно жалко расставаться, все ж таки прожито там было много дней, недель, месяцев и лет. Новый адрес теперь вы знаете:
Кутузовский проспект,