сын образумился, пока кто-нибудь не всадил в него нож и не убил.
Последовала напряженная минута, отец и мать смотрели друг на друга. У матери был испуганный, умоляющий взгляд. Затем отец размахнулся и изо всей силы влепил ей пощечину. Она покачнулась, прикрыв лицо тощей рукой, и тетя Флоренс бросилась к ней, чтобы поддержать. Сара жадно следила за происходящим. Рой сел на диване и дрожащим голосом произнес:
– Не смей бить маму. Это моя мать. Только попробуй еще раз ее ударить, черный ублюдок, и, клянусь, я убью тебя.
Эти слова буквально заполнили комнату и на долю секунды повисли в воздухе, как мгновенная вспышка перед взрывом, и в этот момент взгляды Джона и отца пересеклись. Наверное, отец решил, будто эти слова исходят от него? В глазах отца мелькали безумие и злость, рот болезненно перекосился. И тогда в обрушившейся после слов Роя тишине Джон понял, что отец его не видит, вообще, не видит ничего и никого, если это только не призрак. Джону захотелось бежать отсюда со всех ног, словно он оказался в джунглях, где встретил страшного, изголодавшегося зверя, приготовившегося к прыжку, глаза которого пылают адским огнем. Но Джон не мог сдвинуться с места, как бывает, когда неожиданно за поворотом замечаешь последствия аварии. Отец повернулся и посмотрел на Роя.
– Что ты сказал? – спросил он.
– Я сказал, чтобы ты оставил в покое мою мать, – ответил Рой.
– Ты оскорбил меня!
– Габриэл, – взмолилась мать, – Габриэл, давай помолимся…
Отец стал расстегивать ремень. Его глаза наполнились слезами.
– Габриэл! – крикнула тетя Флоренс. – Перестань валять дурака. Угомонись.
Отец размахнулся, и ремень со свистом обрушился на Роя, тот задрожал и упал на диван лицом к стене, но не издал ни звука. Ремень взвивался снова и снова, рассекая со свистом воздух и жаля тело брата. Маленькая Руфь заплакала.
– Бог мой, Бог мой, – шептал отец. – Бог мой! Бог мой!
Он опять замахнулся, но тетя Флоренс перехватила ремень и не отпускала. Мать сразу бросилась к дивану, обняла Роя и закричала – такого страшного крика Джон прежде не слышал. Ни женского, ни какого другого. Рой обхватил шею матери и прижался к ней, будто утопающий.
Тетя Флоренс и отец смотрели в упор друг на друга.
– Ты родился бешеным, – сказала тетя Флоренс, – бешеным и помрешь. Только не надо тащить за собой остальных. Ты ничего не изменишь, Габриэл. Пора уже это понять.
Джон открыл церковь отцовским ключом в шесть часов. Вечерняя служба официально начиналась в восемь, но могла состояться и раньше, если Богу было угодно, чтобы кто-то из верующих пришел в церковь и встал на молитву. Однако мало кто появлялся раньше половины девятого, и Святой дух снисходительно относился к этому, давая возможность прихожанам сделать субботние закупки, убрать квартиры и уложить спать маленьких детей.
Закрыв за собой дверь, Джон стоял в узком проходе, слыша доносившиеся с улицы голоса играющих детей и голоса более грубые – старших родственников, их крики и ругань. В