чтобы сделать ее вкуснее.
Потом он принюхался. Принюхался к отверстиям, словно гончая, ищущая запах дичи.
Мне оставалось только радоваться, что воздух благоухал озоном, который, конечно же, забивал все прочие запахи и усложнял поиск.
Принюхивание завершилось громким фырканьем, невероятно шумным, свойственным не человеку и не собаке, а какому-нибудь хищнику.
Озон пощипывал носовые пазухи, но я верил, что провидение не даст мне чихнуть, отказывался тревожиться, отказывался размышлять о негативных ожиданиях, и я не чихал, не чихал, по-прежнему не чихал и вдруг издал не очень-то приличный звук.
Глава 8
В пустом, обшитом стальным листом ларе «взрыв» прозвучал так громко, что мне, конечно, от стыда захотелось бы провалиться сквозь землю, если бы меня прежде всего волновали приличия. Но в тот момент на первом плане стояло выживание. Я даже не ощутил смущения, потому что меня охватил ужас.
В этом веке самовлюбленности нарциссы окружают нас со всех сторон, что меня крайне удивляет, поскольку многое в жизни толкает нас к смирению. Каждый из нас потенциальный источник глупости, каждому из нас приходится сталкиваться с последствиями глупости других, а кроме этого природа частенько тычет нас носом в нашу абсурдность, тем самым напоминая нам, что никакие мы не владыки вселенной, хотя нам нравится примерять на себя эту роль.
Даже до того, как я выдал свои присутствие столь непристойным звуком, – и, чтобы расставить все точки над «i», только звуком – я знал, что никакой я не владыка вселенной. Я лишь надеялся, что окажусь владыкой фуражного ларя, фактически тайным владыкой.
Но и это скромное честолюбивое желание теперь реализоваться не могло, потому что неведомое мне существо принялось скрести по ларю, пытаясь оторвать одну крышку, вторую, обе сразу.
В отчаянной решимости я крепко держался за рукоятки, и мне было гораздо проще, чем моему сопернику, который никак не мог ухватиться за край крышки, пока фаска оставалась в соответствующей канавке.
В желании добраться до меня существо не только фыркало, но и рычало, и ревело, и даже визжало, подталкивая меня к выводу, что моя первоначальная догадка верна и я имею дело не с людьми, ибо характерное «сукин сын» не прозвучало ни разу.
Сородичи существа тоже набились в кладовую. Злобный хор звериных звуков усилился, их голоса ничем не напоминали голоса обезьян, но какофония не отличалась от той, которую можно услышать в обезьяннике во время грозы.
Тот, кто вошел в кладовую первым, продолжал отчаянные попытки поднять крышки, тогда как все остальные принялись лупить по ним и стенкам ларя. Они раскачивали мое убежище, хотя в таком маленьком помещении не могли развернуть его и поставить на боковину.
Я чувствовал себя мышью, оказавшейся в жестянке, которую пинками пасуют друг другу жестокие мальчишки.
Поскольку мои годы заполняли борьба, преследование и бегство от преследователей, чаще на своих двоих, чем на автомобиле, и потому что жареное я ем гораздо реже, чем