у шеф-повара поместья, мистера Шилшома, и еду принесут из особняка.
Завтрак за час до зари меня не прельстил. Я бы почувствовал себя приговоренным к смерти, который в свой последний день пытается наесться до отвала, прежде чем получить инъекцию яда.
Наш хозяин предупреждал, что между полночью и зарей лучше оставаться дома. Он заявлял, что один или несколько кугуаров недавно навели шороха в соседних поместьях, убили двух собак, лошадь, несколько петухов, которых держали как домашних любимцев. Хищники могли осмелеть до такой степени, что сочли бы за добычу гуляющего в темноте гостя Роузленда, если бы вдруг встретили его.
Я достаточно информирован о кугуарах, чтобы знать, что охотятся они как вечером, так и после полуночи, а также, если на то пошло, и днем. Поэтому заподозрил, что цель предупреждения Ноя Волфлоу – убедить меня не искать так называемую гагару и не исследовать другие странности Роузленда под покровом ночи.
В тот февральский понедельник, еще до зари, я вышел из гостевого домика и запер за собой обитую железом дверь.
И мне, и Аннамарии дали ключи и строго наказали всегда запирать дверь башни. Когда я высказался в том смысле, что кугуары не смогут повернуть ручку и открыть дверь, заперта она или нет, мистер Волфлоу заявил, что мы живем в начальный период нового темного века, и огороженные высокой стеной поместья и охраняемые жилища богачей более не обеспечивают надлежащей безопасности, потому что «отчаянные воры, насильники, журналисты, жаждущие крови революционеры и кое-кто и похуже» могут появиться, где угодно.
Его глаза не вращались, словно две юлы, дым не шел из ушей, когда он озвучивал это предупреждение, но мрачное выражение лица и зловещий тон хорошо смотрелись бы в каком-нибудь мультфильме. Я думал, что он шутит, пока не встретился с ним взглядом. В тот момент я понял, что он такой же параноик, как трехлапый кот, окруженный волками.
Не знаю, имелись ли для его паранойи веские основания или нет, но я подозревал, что воры, насильники и революционеры нисколько его не тревожили. Ужас вызывал «кое-кто и похуже».
Выйдя из гостевого домика, я зашагал по вымощенной плиточником дорожке, проложенной по эвкалиптовой роще к границе пологого склона, уходящего к особняку. Огромная, ухоженная, ровно выкошенная лужайка пружинила под ногами, словно ковер.
На полях по всей периферии поместья, где я прогуливался в другие дни, среди великолепных, раскидистых дубов, вроде бы растущих хаотично, но в некоем гармоничном порядке, мне встречались и белая ожика, и канареечник, и пеннисетум.
За свою жизнь я не видел более прекрасного места, чем Роузленд, и нигде не ощущал так много зла.
Некоторые скажут, что место – оно и есть место, не может быть ни добрым, ни злым. Другие станут уверять, что представление о зле, как о реальной силе или существе, безнадежно устарело, а дурные поступки мужчин и женщин можно объяснить той или иной психиатрической теорией.
Этих людей я никогда не слушаю. Если бы послушал, давно бы погиб.
Вне