на кровати своей матери, ее медово-золотистые волосы обвивают запястье молодого человека, склонившегося над ней, а в ее глазах застыло бесстыдное равнодушие к тому, что она творит.
Ему было тогда двадцать три года. Он был мужчиной, не мальчиком. И его приводило в смятение то, какой эффект оказывает на него Фелисити. Видаля одновременно терзали и тяга к Флис, и строгие моральные принципы. Разница в семь лет между ним и Фелисити отделяла детство от зрелости и представляла собой пропасть, которую не следует осквернять. Точно так же, как нельзя осквернять невинность шестнадцатилетней девушки.
Даже теперь, спустя столько лет, Видаль был способен испытывать гнев, который в тот момент растерзал его сердце и иссушил душу. Холодный черный гнев, вновь разжигаемый появлением Флис.
Чем быстрее все вопросы с завещанием будут решены и чем быстрее Флис окажется в самолете, летящем в Великобританию, – тем лучше.
Умирая, Филипп рассказал ему, как он страдает из-за прошлого. Видаль уговорил дядю внести изменения в завещание в пользу ребенка, чьим родным отцом он являлся, но был вынужден отказаться от него. Видаль сделал это ради своего дяди, а не ради Фелисити.
Наверху, в комнате, куда ее проводила Роза, Флис осматривала обстановку. Просторная комната с высоким потолком была обставлена массивной изысканной мебелью черного дерева. С таким стилем мебели Флис была знакома по рассказам своей материи – он был типичным для богатых испанских домов. Отполированное и без единой пылинки дерево приятно блестело в свете, струящемся из высоких французских окон. Подойдя ближе, Флис обнаружила, что они выходят на маленький балкон, огражденный замысловатой металлической решеткой, выполненной скорее в классическом арабском стиле, чем в европейском. Как она ни старалась, так и не смогла найти умышленные изъяны, которые, как считалось, всегда допускались, поскольку только Аллах может сотворить совершенство.
Балкон располагался над внутренним двором, выполненном в таком же классическом мавританском стиле. Правда, двор был скорее похож на прекрасный сад. Он был разделен пополам прямыми каналами со струящейся по ним водой, которая вытекала из отверстия, спрятанного в дальнем конце. Каждая сторона узкого канала была покрыта тротуарными плитами, почти не видными под кустами плетистых роз, источающих аромат, доносящийся даже до балкона. Земля рядом была усеяна белыми лилиями. Тропинки были выложены нежно-голубыми и белыми плитками, а вдоль стен росли фруктовые деревья. В четырех углах, вдалеке от роз, белая герань, казалось, выливалась из терракотовых кувшинов. А прямо под балконом располагалось наполовину скрытое в тени уединенное патио, обставленное элегантной мебелью.
Флис закрыла глаза. Она знала каждый уголок этого великолепного сада. Мама много раз описывала его, показывала фотографии. Она рассказывала, что изначально внутренний двор был предназначен только для женщин. Со стороны Видаля, поселить Флис в этой комнате было преднамеренной жестокостью: