нет?
– Так! У него был пунктик: перенеся текст в компьютер, он устраивал из рукописи костёр… и радовался этому, как ребёнок.
– Господи…
– Объясни мне, что всё-таки происходит?.. Ты продолжаешь писать новый роман?
– Я не могу по телефону… Неужели у тебя ничего нет?!
– Нет. Хотя постой… у меня где-то есть рассказ… ксерокопированный. Мой… ммм… его отец однажды втихаря снял копию на память.
– Я прилечу первым же рейсом! – воскликнул Виктор Ильич.
– Не прилетишь. Я прилечу к тебе. И не спорь. Я имею право знать, что там у тебя происходит… Как-никак Юра мой сын!
– Хорошо. Только не забудь рассказ.
Виктор Ильич захотел выпить «валокордина», но, вспомнив о фармакологических свойствах (в частности: о гипнотическом эффекте), передумал. Лучше трезво (и резво!) оценивать ситуацию, чем под лёгким кайфом и с убийственно заторможенным спокойствием. И слово «убийственным» – не фабула, а самая что ни на есть возможная развязка всей этой чёртовой истории. Кто знает, на что способен древний стол? А вот сто грамм водки пошли бы впрок… Где только взять среди ночи?
Смотритель вернулся в кабинет-студию.
Три обгоревших листка по-прежнему лежали по правую сторону от центра стола. Если это действительно галлюцинация, то неправдоподобно затянувшаяся. Оторопь сковала ноги, и приблизиться к столу мужчина, успевший юнцом нюхнуть пороха войны, не в силах был себя заставить. Не знал, что делать. Ночное время сжимало свою пружину, поджидая момент максимального напряжения, чтобы разжать её и выстрелить в небо солнечным диском, дать миру очередной день. Всё естество Виктора Ильича противилось желанию сесть за стол, за поганое бузиновое проклятье. А стол манил… манил, отзываясь в самой-самой глубине души тонким звуком забытой кувиклы. И звук тот отчего-то не прибавлял спокойствия: немузыкальный он был, ничего общего с русской флейтой.
Стол манил и отталкивал. Виктор Ильич впервые подумал о себе, как о наркомане. Он не просто знал, он был уверен, что погибнет, и не мог себя остановить. Ведь он не настолько глуп, чтобы отрицать сверхъестественное, творящееся со столом… и вокруг него… Кого? Стола? Или смотрителя? Виктор Ильич повязан со столом крепкими узлами. К сожалению, уже повязан. Не нарушь он свои же правила, ничего бы не произошло, стол стоял бы сиротой казанской ещё долгие-долгие годы, пока какая-нибудь бестолочь не села за него. Но бестолочью оказался он, Виктор Ильич, смотритель, старый друг семьи Клиновых, идиот… И именно он пробудил ото сна после гибели Кошмарного Принца некое чертово отродье, обитающее в столе чернокнижника.
Именно ему предстояло сойти с ума.
Потому и сковало ноги у Виктора Ильича. Кто заведомо согласиться лишиться разума?
«А если сбежать? И бежать без оглядки. И забыть про это всё!» — выстрелила в мозг шальная мысль. Но ведь кто-то… та же Надежда… найдёт недописанную рукопись нового романа и захочет дописать! Вполне вероятно, так и будет. Что же, что же придумать?.. Сжечь! Сжечь несчастные исписанные