рутину Митчема. Тот был, как всегда, в идеально отутюженном официальном костюме; в одной руке сложенная газета, в другой – фарфоровая чайная чашка. Его неестественного красно-каштанового цвета волосы тщательно зачесаны «переплюйчиком», тонкие губы поджаты, а холодный взгляд пробегал текст в «Файнэншл Таймс».
Митчем даже не оторвал глаз от газеты, чтобы отреагировать на прибытие племянника. Его невозмутимость бесила Зака. После того как тот запер его в подземном бункере на всю ночь, он просто игнорировал его? После того как он заказал похитить для него чужой талант, он молчит? После всего этого он даже не удостоит его взглядом?
Повседневность сцены этого завтрака обрушилась на Зака, и вспыхнувший внутри него гнев покатился, разрастаясь, как огненный шар. Он посмотрел на трехсотлетнюю китайскую вазу на соседнем торцевом столе, представляя, как разбивает ее на мелкие кусочки. Зак вообразил, как мечется по комнате, слышит, как ломается слоновая кость и звенят осколки фарфора, слышит пронзительные крики персонала. Он мог бы вызвать хаос, если бы захотел; но мгновение спустя почувствовал усталость – усталость от одной лишь мысли обо всем этом. Он не ел больше суток.
Кроме того, Зак знал, что гнев дяди никоим образом не даст ему ответов, которых он жаждал. Поэтому он просто занял место на другом конце огромного стола. Повинуясь его жесту, приятная на вид дама поставила перед ним корзину с хлебом и кофе латте. Он посмотрел на сосредоточенное лицо женщины, и что-то в нем такое шевельнулось… Голод, грусть и воспоминания о любимой няне из детства… С тех пор как Зак, после смерти матери, привязался к одной из своих нянюшек, штат поместья постоянно менялся.
«Привязанность заставляет нас испытывать лишнее горе», – объяснил Митчем, когда неожиданно уволил няню. Зак вспомнил ее, когда увидел новую прислугу. С непроницаемым выражением лица женщина поставила перед ним фарфоровую тарелку с маленькими таблетками и ушла.
– Что это? – проворчал Зак.
– Обычное средство, чтобы успокоить твои нервы после недавних событий.
Зак взял таблетки и бросил их в дядю. Митчем даже не вздрогнул.
Парень внимательно изучал его лицо, ища знаки того, что должно было произойти, – нервное подергивание, хмурый взгляд, хоть какое-нибудь мимическое движение, – но ничего такого не было. Ноль эмоций. Впрочем, как всегда.
Основав фармацевтическую империю с оборотом в несколько миллиардов долларов, которая унесла столько же жизней, сколько якобы спасла, Митчем освоил способность в любой ситуации сохранять каменное выражение лица, как заправский игрок в покер. Его «Фарма» выпускала неиссякаемым потоком лекарства по завышенной цене и с побочными эффектами, которые, в свою очередь, требовали специального лечения. Таким образом пациенты попадали в ад замкнутого медикаментозного цикла. Некоторые из лекарств были попросту неэффективными. Чтобы колеса бизнеса продолжали вращаться, дядя Митчем «подмазывал» чиновников FDA[7] и отправлял