вернись сейчас же и доешь кашу, – сказала она.
– Можете звать его Рэйни, – сказала я, а ребенок повис у меня на руке.
– Рэйни, иди сюда, – произнесла Тан-аи. Но Рэйни не подчинился. – Бу тинхуа, – сказала она, откладывая ложку. Не слушается. Тинхуа – слушай и подчиняйся, этот приказ выдала учительница Чэнь в первый же учебный день Рэйни. В тот день Рэйни проверку на тинхуа не прошел – в этот тоже.
Тан-аи направилась к входной двери и принялась обуваться. Я проследовала за ней в полном изумлении.
– Простите, вы уходите? – спросила я.
– Я слыхала, что заморские дети бу тинхуа. – И с этими словами закрыла за собой дверь. Аи, может, и предпочитают американских нанимателей, но американский паспорт – не козырь против непослушного ребенка.
Ву-аи пришла на свои испытания на следующий день. Она объявила, что ее муж – рабочий-строитель в другом городе, а ее заработок должен был покрывать расходы на обучение их сына.
Все шло вроде бы неплохо – до тихого часа: Рэйни вскакивал на постели, словно чертик из табакерки, ныл и плакал. Ву подошла к его кроватке, вытолкнула Рэйни из равновесия, чтобы он упал, и уложила его.
– Тинхуа! Слушайся! Ложись! Не крути головой.
Она прижала ему голову к матрасу, и я, не веря глазам своим, смотрела, как он замахал руками. В два прыжка я очутилась у кроватки.
– Отпустите его, – сказала я, убирая руку Ву с головы ребенка. Рэйни вскинулся и продолжил реветь.
– Он не слушается, – произнесла Ву, глянув на меня. Я увидела в ее глазах упрек. Это я виновата!
– Кажется, мы друг другу не подходим, – сказала я, сжимая кулаки. – Лучше уходите.
Молва явно разнеслась: Рэйни – это ужас. Я позвонила Кэрол и сообщила, что двое претенденток не годятся, остается лишь Ху-аи. Но Ву и Ху, похоже, сговорились, и Кэрол вскоре сообщила новость: Ху-аи сочла Рэйни «слишком маленьким», а наш дом «слишком трудно прибирать». (Мало ли что Ху-аи заявилась на собеседование замарашкой, будто вылезла из печной трубы.) Наша последняя возможность оказалась утраченной.
Подтекст был ясен, а доводы тщательно подобраны так, чтобы я не потеряла лицо. «Ты – ужасная родительница. Твой ребенок – кошмар. Как бы ни нужна была мне работа, чтобы поднимать собственного ребенка, я не буду заботиться о заморском ребенке, который не слушается».
У нашего заморского ребенка двое родителей, намеренных обустроить свою новую жизнь со смыслом и с приключениями.
Очень помогло то, что сам наш брак в некотором смысле закален уважением к личным различиям: один из нас был всегда вынужден приспосабливаться к новым обстоятельствам. Впервые явившись в Миннесоту знакомиться с родителями Роба, я вышла из самолета, прилетевшего из Нью-Йорка, в аэропортовый челнок и тут же заметила, что я тут самая низкорослая – и единственная, у кого волосы темнее белого шоколада. Бо́льшую часть жизни я провела в «плавильных котлах» культур – в громадных городах: Хьюстоне, Сан-Франциско, Нью-Йорке – и никогда прежде не видела столько высоких белокурых великанов одновременно.
Штука