под стол. По пути сын вскочил на кресло и спрыгнул с подлокотника, размахивая руками, словно радовался, что в его личном мире что-то пошло наперекосяк.
У Мин были все признаки городской родительницы из среднего класса: постоянная работа врача, двое сыновей, рожденных законно – благодаря лазейке в китайском законе об одном ребенке на семью, – квартира с комнатой для бабушки, жившей в этой самой комнате, прописка всего в квартале от приличных государственных детсадов, планы на будущее детей.
Я считала Мин эдаким неформальным экспертом по образованию. Она же, со всей очевидностью, обо мне так не думала.
Я глянула на ее мальчика, сидевшего по-турецки перед грудой «Лего». Мин все за него сделала: вытащила детальки, разложила их на полу и даже выдала фрагмент, с которого надо было начинать.
– На самом деле у нас есть правила, – сказала я Мин, вдруг обидевшись. – Но прыгать с кресла и лазать под стол – не опасно. Не понимаю, что тут такого.
Мин задумалась.
– Ты позволяешь ему исследовать – это роскошь, – сказала она с налетом зависти, а сама наблюдала, как Рэйни вылезает из-под стола с мячом в руках. – Иностранцы – они посвободнее.
Тем временем малыш Хао что-то сосредоточенно городил.
У Рэйни случались припадки внимательности, но обычно он не сидел спокойно и уж точно никогда дольше четверти часа подряд. Ребенок в движении – вихрь, он носится туда-сюда, бросается утолять любой порыв, какой бы ни настиг его. Утихомиривать подобную бурю само по себе подвиг. Как в таком маленьком ребенке воспитывать усидчивость? Поди пойми. Да и хорошо ли это?
– Я – да, иностранка, но наши с тобой дети – в одной и той же образовательной системе, – сказала я Мин. – Возможно, потому что мы с ним держимся посвободнее, Рэйни трудно привыкать к садику.
Мин кивнула, словно я подтвердила некое ее тайное подозрение на мой счет.
– Какие вай кэ он посещает? – спросила она.
– Вай кэ? – повторила я чуть ли не про себя. Факультативные занятия? Уже? Я глянула на наших детей – ее возился с кубиками, мой гонял кругами вокруг обеденного стола. Мин наверняка понимала, каков будет мой ответ.
– Я об этом еще не думала, – проговорила я. – А на какие Сяо Хао ходит?
– Английский, математика и пиньин, – ответила Мин. Пиньин – фонетическая запись китайских иероглифов. Запоминаешь любой иероглиф на пиньине – и тут же знаешь, как этот иероглиф произносить. К примеру, хайцзы – запись на пиньине иероглифа 孩子, что означает «ребенок». Сюэсяо – 学校, то есть «школа».
Я вспомнила, как один родитель поучал меня на тему факультативов. Дочке Грегори Яо было всего пять, но она уже брала шесть уроков в неделю, в том числе ходила и в переполненные классы математики, а также на курсы «маленький магистр делового администрирования», где начиная с четырех месяцев от роду малышню натаскивали в «шести ключевых областях», в том числе лидерстве и глобальном мышлении, со слов одного хозяина такой школы.
– Зачем? Зачем так рано? – спрашивала я у Яо, в котором невооруженным глазом видно