тотчас же отправился домой, чтобы приготовиться к путешествию, и, взяв с собой все, что нужно, он выехал вместе со своей дочерью и ее сыном Аджибом и ехал первый день, и второй, и третий, пока не прибыл в город Дамаск и не увидал его, украшенный деревьями и реками, прославленными поэтами. Он остановился на поляне, называвшейся Мейдан-Эль-Гасба, и, раскинув палатки, сказал своей прислуге, что они будут тут отдыхать двое суток. Прислуга отправилась в город по своим надобностям. Кто пошел купить, кто продать, третий пошел в баню, четвертый – в мечеть Беин-Умеех, подобной которой нет во всем свете. Аджиб в сопровождении евнуха тоже пошел в город позабавиться. Евнух шел сзади мальчика с плетью в руках, чтобы в случае нужды отогнать верблюда. Обитатели Дамаска, увидав Аджиба с его строго изящным лицом поразительной красоты, и заметив, что, кроме того, он миловиден и приятен в обращении, как северный ветерок, как вода для жаждущего, что он привлекательнее, чем здоровье для больного, они последовали за ним и толпой бежали по его стопам, а многие даже сели на улице в ожидании его прохода. Судьбе угодно было, чтобы раб-евнух остановился как раз перед лавкой отца Аджиба, Гассана Ведр-Эд-Дина, где пирожники, принявши его в присутствии кадия и свидетелей своим приемным сыном, устроили его. Пирожник этот уже умер и оставил Гассану все свое состояние и лавку.
Когда раб остановился перед лавкой, любопытные тоже остановились, и Гассан Ведр-Эд-Дин, увидав своего сына и заметив, как он красив, был очарован им; душа его, по инстинктивной симпатии, стремилась к нему, и он сразу полюбил его всем сердцем.
Он только что приготовил яблочное варенье на сахаре и, желая чем-нибудь выразить свое расположение, с восторгом вскричал:
– О господин мой, завладевший душой моей и сердцем и завоевавший мою привязанность, не войдешь ли ты ко мне и не удостоишь ли меня чести отведать у меня чего-нибудь?
При этих словах глаза его наполнились слезами, и он невольно мысленно сравнил свое прежнее положение с настоящим. Аджиб, услыхав приглашение отца, также почувствовал к нему влечение и, посмотрев на евнуха, сказал:
– Право, я сразу полюбил этого пирожника; он, должно быть, только что потерял сына; войдем к нему, доставим ему удовольствие и воспользуемся его гостеприимством. Ради нашего снисхождения Аллах, может быть, устроит наше соединение с отцом.
– Клянусь Аллахом, о господин мой, – отвечал евнух, – это не годится. Можно ли нам, принадлежа к семье визиря, заходить есть к пирожнику? Но, во всяком случае, я отгоню от тебя любопытных, чтобы они тебя не видали, а иначе тебе невозможно будет войти в лавку.
Услыхав этот ответ евнуха, Бедр-Эд-Дин очень удивился, и, взглянув на мальчика, он сказал со слезами на глазах:
– Господин мой, отчего не хочешь ты успокоить мое сердце и зайти ко мне? О ты, наружность которого черна, как грязь, а сердце бело! О ты, заслуживающий так много похвал!
Евнух засмеялся и сказал:
– Что хочешь ты сказать? Говори скорее.
И Бедр-Эд-Дин прочел следующий куплет:
Когда б самим он не был совершенством,
И