я украл его.
Вали немало удивился, услыхав мое сознание, и тотчас же созвал свидетелей, удостоверивших, что я точно сознался. Все это случилось в Бабзуваиле. Вали приказал палачу отрубить мне правую руку, и тот отрубил мне ее.
Кавалерист же сжалился надо мною, и меня не казнили только по его просьбе. Вали оставил нас и проследовал дальше. Народ же продолжал тут толпиться и дал мне выпить вина, а кавалерист отдал мне кошелек, говоря:
– Ты такой приличный юноша, что тебе не подобает быть вором.
Я взял от него кошелек и сказал ему следующие стихи:
Клянусь Аллахом, господин мой добрый,
Что не был я разбойником, что вором
Я тоже не был, лучший из людей.
Решенье злого рока погубило
Меня и отдало меня во власть
Забот, тревог и нищеты глубокой.
Не я, а Бог пустил стрелу из лука,
Которая на голове моей
Вмиг раздробила царский мой венец.
Отдав мне кошелек, кавалерист тоже уехал. Я же прежде всего завернул в тряпку отрубленную руку и положил ее себе за пазуху. Лицо у меня осунулось и щеки побледнели вследствие страданий. Придя в Каах и не помня себя, я бросился на постель. Жена, заметив, как я изменился в лице, сказала мне:
– Что с тобой? Отчего ты так переменился?
– У меня голова болит, и мне нездоровится, – отвечал я.
Услыхав это, она испугалась и, тревожась за меня, сказала:
– Ах, не терзай ты моего сердца, о мой господин! Сядь! Подними голову и скажи мне, что случилось сегодня с тобой. По твоему лицу я читаю, что что-то произошло.
– Лучше не говори со мной, – отвечал я.
Она заплакала.
– Кажется, что я надоела уже тебе, – сказала она, – так как я вижу, что сегодня ты стал совсем другим.
Она еще сильнее заплакала и продолжала расспрашивать меня, но я ничего не отвечал, пока не начало смеркаться, и она поставила передо мною ужин, но я не стал есть его из боязни, что она увидит, что я ем левой рукой, и отвечал ей, что я не хочу есть.
– Ну, скажи мне, – снова начала она просить меня, – что с тобою случилось сегодня, и почему ты такой бледный и расстроенный?
– Я когда-нибудь расскажу тебе, – отвечал я.
– Выпей, – сказала она, пододвигая ко мне вино. – Вино подкрепит тебя, и расскажи мне свою историю.
– Если уж этому суждено быть, – отвечал я, – то дай мне выпить твоими руками.
Она наполнила чашу и выпила, и затем снова наполнила и подала мне, а я, взяв чашу левой рукой, со слезами на глазах сказал следующие стихи:
Когда Творец желает человеку,
Который слухом одарен, и зрением,
И разумом, путь правый указать,
Он разум, слух и зренье отшибает
На время у него для указанья
Неверности судьбы, затем
Он возвращает прежний вид ему;
Должно то испытанье послужить
Ему уроком для дальнейшей жизни.
Сказав это, я снова заплакал, а она, услыхав, громко вскрикнула и сказала:
– О чем ты плачешь? Ты сжигаешь мне