о том, что будем жить далеко друг от друга. Сейчас от ее дома до моего в Блэкхорне всего сто тридцать шагов. Двести тридцать три зимой, когда нужно идти в обход по улице Сильфвербрандсгатан, потому что по снегу напрямую не пройти, особенно по той стороне дороги, на которой стоит дом Юлии.
Мы видим окна наших домов и посылаем друг другу сигналы фонариками перед сном. Теперь Юлия будет жить в новом центре города, а я – в папином аду. В еще одном его аду. Потому что первый его ад – шахта.
– Ну, как дела?
Стина вдруг присаживается на корточки у моей парты. Она видит, что я так ничего и не написала в тетради. В прошлом году Стина придумала тетрадь чувств. Она решила, что ко всем темам мы будем подходить через чувства. Она удостоверилась, что мы к этому готовы, и вдруг стала как будто новым человеком.
– Не знаю, что нужно писать, – бормочу я, оглядываясь на Юлию. Та замирает на секунду с ручкой, и я успеваю подумать, что она поможет мне, если продолжит писать. У нее тоже плохой почерк.
– Но ты, должно быть, много думаешь о своем доме, – говорит Стина. Я чувствую слабый запах ее духов – таких же, как у мамы. Мне нужно задержать дыхание. Не знаю, в чём дело, но тело снова как будто меня не слушается.
– Да, конечно, я много об этом думаю. Теперь я знаю, с чего начать, – выпаливаю я.
Стина поднимается, и у нее щелкает в колене. Звук напоминает выстрел из пистолета. Юлия отворачивается и принимается писать. Господи, ну сколько она может рассказывать о своем каменном доме и квартире на третьем этаже? Или, может, она пишет о нашем квартале? Как ей будет не хватать всех замечательных деревянных домиков, наших секретных мест, Мишкиного пригорка за моим домом, с которого мы съезжали на лыжах и велосипедах до «Ломбии» – туда мы отправлялись смотреть хоккей с папами, на самом деле мечтая, что когда-нибудь станем королевами конькобежного спорта.
Я касаюсь карандашом бумаги. Нажимаю на грифель с такой силой, что в листе едва не образуется дырка. Все мои чувства – в мобильном телефоне. На видео. Больше всего видео о смерти, как ни крути.
Я приступаю к сочинению. Поначалу нехотя. Описываю свою комнату со светло-зелеными стенами, белое кресло, кровать с чересчур мягким матрасом в одном из углов комнаты, лампу на окне, телевизор, который мне подарили на двенадцать лет, мой «макинтош», старое круглое дедушкино зеркало, пушистый зеленый ковер, который мы купили в «Икее» в Хапаранде, и книжную полку, на которой стоят фотографии – мои и Юлии. Лучшая – с фестиваля в Кируне. За спиной светит полуночное солнце, и перед сценой хорошо видно публику.
Когда я просыпаюсь утром и поднимаю шторы, то вижу в окно гору с террасами, под которой находится шахта. Шахта напоминает большого орла, расправляющего крылья. Иногда гора скрыта за пеленой тумана. Иногда – за пеленой снега. А иногда предстает во всей красе в лучах солнца. И я думаю про первые ночные заморозки, когда трава перед домом покрывается колким инеем. Или еще о том теплом летнем дне, когда я смогу сидеть на