они.
И он бросился бежать.
– С вами все в порядке? – спрашивает Арон, обводя нас взглядом.
Мы сидим все в поту и потираем лица. Нетронутые кружки эля стоят перед нами на липкой столешнице.
– Не совсем, – говорит трактирщик и утирает лицо рукавом.
Остаток ночи Якоб провел ничком на речной отмели, вздрагивая, когда вода затекала ему под ложечку. Длинные стебли тысячелистника свешивались над его головой с обрывистого берега. Он узнал тысячелистник, лишь только увидел, – еще с раннего детства он знал названия всех растений. Похоже, касательно растений у него был особый дар. В этом холодном, пустом мраке тысячелистник казался чем-то знакомым, успокаивающим.
На следующее утро от нашей общины ничего не осталось. И половина домов на христианской стороне города сгорела тоже. Глупые, глупые мальчишки.
Якоб пробирался через пожарище, разыскивая бейт-мидраш. Но найти не мог, поскольку тот выгорел до основания. Он искал своих родителей, но и их найти не сумел.
Но он наткнулся на меня, лежавшего под обрушившейся стеной. Голова у меня была разбита. Якоб сбросил с меня обломки стены, а потом сделал очень странную вещь – он убежал.
Я ждал смерти.
Но Якоб вернулся, притащив полные горсти корней тысячелистника. Он прижал их к моей голове и начал молиться.
И вот самое странное из всего. Не успел он дочитать первую строчку Шма, нашей самой святой молитвы, как голова у меня перестала болеть. Не успел дочитать вторую строчку – и кровь из разбитой головы уже не текла по лицу. А когда он дочитал молитву до конца, он убрал у меня с головы корни тысячелистника.
Мы немного посидели рядышком. Я знал, о чем он хочет спросить, но он долго не отваживался и наконец сказал:
– Мои родители?
Я покачал головой, поскольку никого из них не видел.
– Я должен идти в дом Иегуды, – сказал он, – мама сказала, они меня там будут ждать.
Я сказал ему, что, скорее всего, они будут ждать его на небесах. Но он не хотел этого слышать. Так что он встал и отправился в Сен-Дени, где живет Иегуда.
Он многозначительно замолкает, и мы ждем продолжения рассказа. Но молчание прерывается только звоном кружек, доносящимся от дальних столов.
Наконец Мари говорит:
– Тысячелистник – целебное растение.
Я смеюсь.
– Не настолько целебное.
И затем спрашиваю Арона:
– Так это и было чудо?
– Что ж еще? – Он откидывает со лба свои густые черные волосы, чтобы показать нам шрам. – Сколько, по-вашему, лет этому шраму?
– Много, – говорит Жером, – годы.
– Так вот, ему несколько дней. Могу поклясться жизнью.
Я разглядываю Арона, взвешивая его слова.
Старый Жером, в свою очередь, разглядывает меня.
– Зачем ты здесь? – внезапно говорит он.
– А зачем здесь все остальные? Я хочу увидеть короля и его дружину. А еще, если повезет, троих детей и их…
– Нет, – прерывает меня Жером, – тут что-то еще. У тебя есть причина.
Он не отводит