поступаю правильно, поэтому ее мнение меня не волновало. Настоятельница велела монахиням сменить и подогреть воду, подать еще чистой ткани для раненого и начать готовить лечебные отвары из трав. Затем она взяла огромные ножницы, обошла рыцаря с другой стороны и помогла освободить раненного от одежды до пояса.
Оруженосец, отказавшись от помощи женщин, сам перевязал свои раны, которые, по его словам, вовсе не угрожали жизни.
После того, как мы вместе с настоятельницей наложили швы раненному с разных сторон, она крепко взяла меня за руку и отвела в сторону. Женщина строжайшим образом отчитала меня за то, что я открыла ворота вооруженным незнакомцам, чем подвергла опасности беззащитных женщин монастыря. Я слышала в ее неровном голосе не только гнев, но и тревогу за всех нас. Мать-настоятельница была права. И я признала, что с моей стороны это был огромный риск, поскольку я даже не подумала, что все это могло быть подстроено со злым умыслом! Однако и во второй раз я все равно открыла бы двери раненному человеку, подумала я тогда, но промолчала. Наказания за своенравие и непослушание от настоятельницы не последовало, и, к моему удивлению, позже меня всего-то отослали в келью читать молитвы о смирении.
Затем настоятельница велела пожилым монахиням наложить целебные мази и приготовить чистую постель раненому в нежилой части монастыря. Его слуга должен был оставаться в доме охранника, а навещать своего господина ему разрешалось только в сопровождении самой старой монахини и сторожа-калеки, поскольку седой оруженосец все же оставался мужчиной в женском монастыре. Всем остальным было сказано заняться своими прежними делами – а, значит, и я должна была уйти.
В тот день и ту ночь, наполненную неспокойными снами, я и не вспомнила о фресках, из-за которых находилась в монастыре. А на следующее утро проснулась с единственной мыслью – жив ли раненый?
Спустя час своих беспрестанных раздумий я решилась пойти против правил, пусть даже за такое мне предполагался «карцер» в монастыре.
Оруженосец рыцаря одиноко сидел на земле у входа в дальнее крыло монастыря и полировал лезвие хозяйского меча. Он не ожидал меня увидеть и, буквально, подскочил на одной ноге, поскольку вторая была сплошь перебинтована и с трудом сгибалась:
– Госпожа?! Неужели Вас отпустила сюда мать-настоятельница?
– Добрый день, сэр. Конечно нет, я пришла только на минутку. И по секрету! – ответила я.
И он с любопытством взглянул на виляющую между кустов виноградника тропинку, по которой я добралась сюда.
– Вы, леди, верно, пришли справиться о здоровье моего господина? – я кивнула, и он немного обиженно добавил, – Вы единственный человек, кого здесь это интересует. Барону промыли раны настоем белладонны и зверобоя. Вчера днем у него спал жар, однако, к вечеру появился снова и держался всю ночь, как его не пытались сбить.
– Состояние больного всегда ухудшается к ночи, – грустно кивнула я, – он уже приходил в сознание?
– Если мой господин