А холодища какая – аж зубы клацают, дробь отбивают да озноб бьет.
Присел Андрон на траве сырой, колени поджал и ну колотить себя руками по бокам, по мокрой от росы одёжи. А как отколотил себя порядком да сон смахнул, так и припомнил все: и прогулку свою лесную, и болото – чтоб ему пусто было! – и спасение свое чудесное, и даже глаза страшные, во тьме полыхающие. И голос необычный, от глаз тех исходивший, тоже припомнил – до сих пор в ушах стоит: «ква» да «ква»! Да нет, не в ушах то квакает, а на самом деле, поблизости.
Вновь огляделся по сторонам Андрон – деревья, кусты, болото вот у самых ног волнуется, булькает, зловония испускает. А шум из-за кустов голубики идет.
Андрон опустился на четвереньки, подполз к кустикам да руками их осторожно раздвинул. Волосы у него на голове зашевелились, дыбом встали: болотная кочка недалече, широкая да высокая, а на кочке той две лягушки росту невиданного, почитай, до колен ему каждая будет. Лягушки те мордасы друг другу лапищами начищают, за стрелу борются. У той, что помельче, корона золотая на голове сидит, махонькая такая, держится, будто гвоздиком приколочена. Кочка под лягушками проседает, вода гнилая через край ее плещется, – того и гляди, кочка опрокинется, и полетят лягушки те в воду. Ан нет, держится кочка! Да и чего лягушкам-то сделается, коли даже в болото загремят – родной дом, как-никак.
– Моя стрела! – тянет-потянет на себя стрелу та, что покрупнее чуток будет.
– Фигву твебе! – дергает другая, что в короне. – Кво мне прилетела, значвит, моя!
– Отдай, скволочь пупырчватая!
– Сама скволочь! Кворовка подлая.
Хрясь!
Бац!
Шлеп!
– Лапвы убвери!
– Сама убвери! У, образина страшная.
– Жабва лупвоглазая!
– Кворова жирная! Отдай стрелу, моя она!..
Вертятся на кочке, пыхтят от натуги, друг дружку охаживают, бранью поливают, а лягушек вокруг них – видимо-невидимо. Сидят кружком, рты поразинули.
Андрон из-за куста наблюдает, понять не может, чего лягушки не поделили. Страх его на убыль пошел, и завладело им любопытство: стрела какая-то залетная, на кой она лягушкам чудным-невиданным сдалась?
И вдруг изловчилась та, что покрупнее, да ка-ак ткнет ластом в глаз коронованной зеленой особе. Зажмурилась лягушка от подлого удара, за глаз ушибленный схватилась, а сопернице ее только того и надобно было. Крутанула она лихо стрелу, вырвала из лапки меньшой лягушки, на спину упала да задними лапами пихнулась. Слетела лягушка с короной на голове с кочки, в жижу болотную плюхнулась, выставила глаза поверх нее и пузыри от обиды пускает. А крупная скачет на кочке, приплясывает да стрелой помахивает.
– Ну, квак, – говорит, – чья взяла?
– Нечвестно этво, – подала голос из трясины коронованная – и как только корона на ей держится!
– Дурва ты, дурва, – приплясывает вторая. – Нечвестно! Нашла, где ентву чвестность исквать – в болотве! Хва!
Закручинилась лягушка в короне, крупную слезу пустила, языком ее смахнула да и погребла прочь. Жалко ее Андрону почему-то