полковник. – Тобольский уезд. Сей бородач – ссыльнопоселенец Иван Задоров, господа. И наконец… – полковник обвел всех веселым интригующим взглядом и раскрыл отдельную папку. – Снимок этой ночи, Иллиодор Борисович. Еще влажный, как видите. Блистательный авиатор Иван Пирамида в скейтинг-ринге.
– Возможно ли?! – вскричал генерал. – Немыслимо!
– Не одно ли это лицо? – с ноткой торжества продолжил полковник. – Меняется лишь растительность, господа, прибавляется седина. Еще месяц назад агентура доносила, что Задоров скрывается в авиационных кругах столицы, агитирует на фабриках и, что главное, участвует в тайной типографии. И вот законы тайной войны привели нас к встрече. Значит, недаром прошли эти ночи безумные… – лицо Отсебятникова вдруг тяжелеет, глаза стекленеют, – …ночи бессонные…
– Господа, куда катится Россия? – генерал закрыл ладонью глаза. – Святое, прогрессивное дело, авиацию начинает разъедать… червоточина…
– К сведению вашего превосходительства, – полковник вновь веселел, пружинился, чуть ли не подпрыгивал. – Сестра Ивана Задорова Лилия – одна из наших первых авиаторш, дипломированный капитан свободного шара.
Генерал рухнул в кресло и обхватил руками голову.
– Ржавчина! – прорычал он. – Гниль! Голова! Голова моя пухнет, господа! Ржавеет самое святое, самое прогрессивное – моя голова!
Он застонал, отключаясь, яхта закачалась, а подполковник летучим шагом деятельно заскользил по палубе, отдавая короткие приказания за борт:
– Агентуру на аэродром! Через час у нас дуэль! Панкратьев, все взял? Ничего не забыл? Внимание, мерзавцы! Вы не шпики, не ищейки, вы джентльмены тайной войны! Вперед!
«Джентльмены тайной войны» уже сидели в шлюпке на веслах.
Свежая струя
В этот час беллетрист-спортсмен Вышко-Вершковский устало шествовал по пустынной еще набережной канала. По пути он стягивал с себя и бросал в реку карнавальное одеяние – малиновый плащ, шлем центуриона, наконец, маску.
Кроме того, неутомимый беллетрист вслух шлифовал будущую статью:
– Авиаторы суть римские гладиаторы… моритури… недурно, именно так… и список обреченных составлен по степени их смелости. Сегодня Мациевич, завтра Руднев, за ним Пиотровский… В этом дьявольском спорте видится мне связь с поэзией декаданса. Пора вернуться к Античности, к культу здорового тела, к французской борьбе… недурственно получается…
Оставшись в цивильном клетчатом костюме, Вышко-Вершковский правой рукой вынул из кармана подкову, левой – хронометр.
Стальные мышцы вздулись под пиджаком. Подкова согнута за три с половиной секунды. Беллетрист-спортсмен удовлетворенно вздохнул и направился к своему дому, на ступеньках которого с некоторым удивлением обнаружил весьма странное тело спящего на черной мантии молодого человека в рубашке с подсолнечниками и красными петухами.
– Поэт, – предположил он, вытянул из-под щеки спящего записную книжку и прочел:
Тихо