кольцо на пальце печаткой наружу и продемонстрировал Майсснеру крест.
– Крест графа Марша́ла! – ахнул Майсснер, мгновенно узнав символ, который не раз видел на смертных приговорах.
– Он самый, сэр. Не могли бы вы говорить потише?
– Да… да, конечно. Простите, простите меня.
– Я правильно понимаю, что вы государственный служащий, сэр? Я слышал ваш разговор у стойки отправлений.
– Да. Герхард Майсснер – каталогизатор первого класса, Отдел координации административной работы. Я преданный гражданин!
– Вот именно, сэр. Поэтому мне необходима ваша помощь. Каталогизатор первого класса, говорите? Превосходно. Мне как раз нужен человек вашего калибра. Здесь, в аэропорту, назревает определенная… ситуация, которая меня очень тревожит. К тому времени, когда прибудут мои коллеги, может оказаться уже слишком поздно. Одним словом, герр Майсснер, мне нужна ваша помощь.
– Конечно! Конечно! Я в вашем распоряжении. Чем могу помочь?
– Пройдемте сюда. – Тайный агент направил Майсснера в пустой незапертый отсек. – Вот в это помещение.
Майсснер заморгал, привыкая к полумраку.
– И что теперь?
– Будьте так любезны, передайте мне свои документы, – агент протянул руку.
– Я… эмм… умм… да, почему нет. – Майсснер передал ему аккуратной стопочкой паспорт, визу и прочие бумаги.
Мужчина быстро перебрал их.
– Еще мне понадобится ваш билет.
– Мой билет? Но зачем?
– Чтобы я мог выбраться из страны, естественно, – заявил Иоганн Кабал.
– Что? – Майсснер вскинул голову. – Но… вы же от графа Марша́ла, разве нет?
– Прямиком от него, – ответил Кабал. – И позаимствовал у него еще и это. – Кабал вытащил пистолет графа и направил его на Майсснера. – Итак, время поджимает. Ваш билет, герр Майсснер.
Позже в зале отправлений, наводненном людьми, что спасались бегством от творившихся (если верить слухам) в Кренце резни и бунта, Кабал изучал документы Майсснера. Они оба были худыми блондинами примерно одного роста. Фотография оказалась не слишком хорошая. Вот если бы Майсснер попытался изобразить из себя человека, а не госслужащего, возникли бы проблемы. А так Кабалу оставалось только поджать губы и делать вид, что любой, с кем он говорит, – навозная лепешка на ножках. Он попрактиковался в новой роли перед маленькими детьми и, убедившись, что любой малыш младше пяти лет начинает реветь, едва его завидя, расслабился и успокоился.
Незадачливый Майсснер остался в закутке ангара, связанный и с кляпом во рту. Кабал надеялся, что, когда его отыщут, «Принцесса Гортензия» будет уже далеко. Последние несколько месяцев его беспокоили странные приступы, которые, как впоследствии выяснилось, оказались уколами совести. Сие нежелательное качество мешало абсолютно логичным поступкам, которые прежде Кабал совершал с завидной регулярностью. Однако на этот раз совесть, видимо, учла род занятий герра Майсснера и сидела себе тихонько, как мышка, пока Кабал запихивал ему в рот