Сергей Гусев

Эпитафия


Скачать книгу

мне исчерпывающее определение: «монах, забывший Бога».

      Одиночество – странная штука. Собери одиноких вместе, и они останутся также одиноки, потому что причины, обрекшие их на одиночество, не залатывают друг друга.

      Мне трудно сказать, что я не верю в Бога, потому что каждый день сталкиваюсь с его ненавистью. Достаточно один раз взглянуть на этот мир, чтобы понять – этот ребёнок не был желанным.

      Жизнь берёт заложников, но не оставляет выживших. Она ведёт войну на истребление.

      Отказ от веры в Бога не означает отказ от веры вообще. Остаётся множество различных конфессий: гуманизм, искусство, прогресс, справедливость, государство, народ и т.д. Отказ от веры вообще означает тотальное отречение от всего человеческого, но и здесь тяжело противостоять соблазну поверить в свой отказ верить.

      Мы знаем слишком много. Какой-то учёный, рассуждая о нелепости религиозной веры, приводил в пример коллегу-астронома, который изучал планеты и звёзды возрастом в несколько миллионов лет, но при этом был убеждён, что Земле, согласно Библии, где-то шесть с половиной тысяч. Уверен, что это иллюстрация не столько логики религиозной, сколько логики человеческой. Неудобные для жизни вещи мозг сам вытесняет на задворки сознания, лишь бы продолжать жить как ни в чём не бывало. Как можно волноваться о чём-либо, зная о своей смерти? Или о самой концепции бесконечности? Или о космосе? Или о своей беспомощности перед лицом жизни? Достаточно лишь дать ход хотя бы одной из этих или многих других мыслей, чтобы обнаружить всю ироничную самозабвенность человека. Земле и правда далеко не шесть тысяч лет, но и жизнь далеко не так хороша или ценна, как мы привыкли о ней думать. Уверен, что этот учёный, являясь астрономом, продолжает расчёсываться. Подумать только: знать о существовании бесчисленных галактик, звёзд и планет, о непроглядной космической тьме, и несмотря на это следить за причёской.

      Мечтаю о поколении, для которого слово «человек» будет оскорбительным.

      Мы были едва знакомы, и она предложила мне себя. Но после её рассказов о своих проблемах я невольно принял роль проповедника. Стоит ли говорить, что до её предложения дело так и не дошло: невозможно выйти из храма и завернуть в бордель.

      Чем больше хожу в театры, тем сильнее презираю театральную публику. Воздух так насыщается снобизмом и самодовольством, что становится невозможно дышать.

      Самоубийство – непозволительная роскошь для меня. Мне ещё нужно оплакать слишком многое.

      Семя мудрости взрастает только на засоленной земле. К тому же это единственное семя, способное на ней взойти, и единственная почва, из которой оно всходит.

      Молодость – пора ошибок, старость – пора сожаления. Молодой, полный сожаления, стареет раньше, чем старый, но готовый для новых ошибок человек.

      Писать для меня – все равно что выташнивать мысли. Это не удовольствие, это прямое следствие недомогания.

      Все мы носим траур по несбывшимся мечтам и надеждам. Для нас они куда реальнее других людей, потому что было время, и мы ими жили, утешались ими