проводиться расследование. Но Шива и Лили Манджушри увидели фотографию; увидел ее и Руфус Флетчер. Эдам Верн-Смит, расслаблявшийся в Пуэрто-дела-Крус, естественно, ее не видел. Он даже не видел английские газеты. Там они были слишком дорогими и приходили на день позже. Ему не хотелось напоминаний о доме, и единственная газета, в которую он заглянул, была «Интернешнл Геральд Трибьюн» – Энн нашла ее на пляже.
Его отец дома, в Эджваре, сказал своей жене:
– Господь Всемогущий, Уайвис-холл! Ну и дела!
Берил Верн-Смит глянула на экран, но фотография почти сразу исчезла.
– Да, кажется, это он.
Полицейский говорил, журналист пытался раскрутить его на откровенность, но потерпел поражение. На заднем фоне был виден осенний лес и церковь на вершине пологого холма. Льюис Верн-Смит сидел и качал головой – этот жест был скорее выражением отчаяния из-за нынешнего состояния мира, чем отрицания. Не то чтобы у него пробудились неприятные воспоминания – они всегда были с ним, его существование было неотделимо от старой горечи, – просто вид дома, быстро промелькнувшая фотография оживили конкретные чувства – ну, те, которые владеют им уже почти одиннадцать лет.
– Десять с половиной, – сказала его жена.
– Я должен позвонить в полицию. Двух мнений быть не может, я должен позвонить в полицию.
– Но не сегодня, а? – сказала Берил, которой хотелось посмотреть «Властителя дум».
Льюис ничего не ответил. С комнатой, в которой они сидели, произошел любопытный процесс – она съежилась. Так случалось каждый раз, когда ему напоминали об Уайвис-холле, или о его дяде Хилберте, или если вообще говорили о графстве Суффолк. Создавалось впечатление, будто кирпичная стена соседнего дома передвигалась на четыре-пять футов ближе к живой изгороди и начинала нависать над комнатой. Льюис встал и с раздражением задернул шторы.
– Ты не хочешь дождаться возвращения Эдама? – спросила Берил.
– А зачем? Чем он поможет?
Берил имела в виду, что Эдам числился среди прежних владельцев Уайвис-холла, а ее муж нет, однако решила не заострять на этом внимание.
– Никто из ныне живущих не знает это место так хорошо, как я.
– Это верно.
– Я не буду ждать возвращения Эдама, – заявил Льюис тем тоном, из-за которого дочь стала называть его Лакеем-Жабой[17], – а вот до завтра подожду.
Мужчины и женщины обычно не облекают свои низменные чувства и намерения в слова, даже в самых потаенных уголках сознания они хранятся именно как чувства и намерения. Вот и Льюис, прикидывая, как связаться с сыном на Тенерифе, не сказал – в том числе и самому себе, – что не любит Эдама и будет только рад, если удастся испортить ему отпуск. Вместо этого он обосновал свое намерение и оправдал себя. Вероятно – нет, абсолютно точно, – Эдам ничего не знает о находке в хвойном лесу, но Эдам когда-то владел домом, и, следовательно, на нем лежит определенная ответственность. То, что он продал дом, не снимает ее. Льюис согласился бы с Оскаром Уайльдом