вылезет из кровати, выйдет в темноту, на мороз и поспешит к ней на помощь? Утром приходит нянечка, на ней фартук и что-то вроде сестринского чепчика, а взгляд у нее, по мнению матери, какой-то мечтательный. Мать боится опоздать на работу и боится оскорбить няню, поэтому не говорит того, что хочет сказать: «Я так устала. Я опаздываю. Пожалуйста, просто помолчи и дай мне уйти». Окрестят ребенка еще через два года, однако в тот день в суде девочка получила мамину фамилию, а разговаривая по телефону, мать с отцом называют ее бейбиком, или плодом нашей любви, или всякими другими шведскими и норвежскими словами, обозначающими что-нибудь мягкое и нежное – сливочной пенкой, липовым листочком, льняным лоскуточком.
Мать с отцом пробыли вместе пять лет и успели немало времени провести в Хаммарсе. Дом уже достроили. За дочкой присматривали две женщины, одну звали Роза, другую – Сири. Первая была кругленькой, вторая – тонкой. У первой имелся яблоневый сад, у второй – муж, который вставал на четвереньки, сажал девочку на спину, и они разъезжали так по дому, а девочка пела: «Хей фадери фадеруллан дей опля!»[1] В 1969 году мать отправилась в Хаммарс и взяла с собой дочку. Спустя еще четыре года, в конце июня, девочка снова приехала сюда. Она ехала навестить отца. Уезжать от матери ей не нравилось, но мать обещала каждый день звонить.
Ничего не изменилось, вот только теперь там жила Ингрид. Все вещи стояли на своих прежних местах, там, где девочка с мамой видели их в последний раз перед отъездом. Дедовы часы тикали и били каждые полчаса и каждый час. Сосновые стены желтовато светились, а по полу ползли темные тени. Отец опустился перед девочкой на корточки и с опаской сказал: «Вообще-то трогать тебя можно только твоей маме».
Маленькая и худенькая, она каждое лето приезжала в Хаммарс с двумя большими чемоданами, которые дожидались во дворе, пока кто-нибудь не занесет их в дом. Она выскакивала из машины, бежала по двору в дом, забегала в свою комнату и опять выбегала во двор. На ней было синее летнее платье, достававшее до колен. «Что у тебя в чемоданах? Почему у такой крошечной девочки такие огромные чемоданы?» – спрашивал отец.
Его дом был пятьдесят метров в длину и становился все длиннее. Чтобы дойти из одного конца в другой, требовалось время. Бегать в доме запрещалось. Отец потихоньку отстраивал дом, с каждым годом тот становился все длиннее, но не выше. Ни подвала, ни чердака, ни лестниц. Девочка жила там весь июль.
Ее приезд тревожит его, «ну, здравствуй, здравствуй», и вот по двору уже бегает девочка с узловатыми коленками и тощими ногами, или она танцует, эта девочка почти всегда исполняет какой-то мудреный танец, вместо того чтобы отвечать на вопросы, она принимается пританцовывать. А еще она встает перед ним, будто бросает ему вызов, – тогда он улыбается. Что теперь? Что нужно сказать? И что сделать?
Девочке не хочется расставаться с мамой, но ей не терпится увидеться с отцом, с этим местом: домом, островом, своей комнатой, цветастыми обоями. Она скучает по стряпне Ингрид, по полянам и каменистому