слишком требователен к людям. И они меня раздражали. Я был слишком требователен к себе и себя не любил. Постоянно чувствовал дисгармонию. Дискомфорт. Не мог спокойно воспринимать компании. Уловив малейшую фальшь в жестах или словах, я уходил. Терял друзей. Их дружба казалась мне фальшивой. Малейший завистливый взгляд отталкивал меня. Безусловно, я понимал, что человек несовершенен. Но не мог с этим смириться. Примерно то же произошло и в моих отношениях с Оксаной. Я искренне влюбился в нее. Умную, интеллигентную женщину. Она завидно отличалась от выхоленных писклявых кукол. В ней были простота, мудрость и ирония. Что я так ценил в людях. Познакомились мы с ней на приеме в поликлинике. К тому времени мое состояние приобрело уже болезненную форму. Человек неуравновешенный, чувствительный, все чаще запивающий свои необоснованные беды вином, я находился почти на грани отчаяния. Бросился в круговорот суматошной пьяной компанейской жизни. Ненавидя ее. Устраивая скандалы. Крича по ночам и просыпаясь в глубокой депрессии по утрам. Мое состояние было ужасным. Я решил на всякий случай обратиться к психиатру. И обратился к Оксане.
Она тепло улыбалась мне. В кабинете с белыми стенами. С белыми жалюзи. Она держала белую глиняную чашку в тонких руках. И едва притрагивалась пухлыми губами к горячему душистому чаю. Она показалась мне пришельцем из другого мира. Мира, где царят гармония и покой. Мира, которого я не знал. И о котором, наверно, мечтал.
Поскольку в те времена я влюблялся с первого взгляда, я тут же влюбился в Оксану. И сразу успокоился.
– А теперь вы мне все расскажите, – вновь тепло улыбнулась. – Что вас мучит, то и расскажите. Это дальше стен не уйдет.
Я улыбнулся в ответ альпачиновской улыбкой. Тогда это у меня неплохо получалось.
– В эту минуту меня мучит одно: я, кажется, в вас влюбился.
– А вы артист! – рассмеялась она.
– Я действительно артист. – Я смотрел на нее во все свои черные, жгучие глаза. Вот теперь она меня узнала. И, к моей величайшей радости, не всплеснула руками. И не стала расспрашивать о последних новостях из жизни богемы. Напротив, это ее мало интересовало. Но я ее заинтересовал, бесспорно.
– Артистов лечить бесполезно. Они неизлечимы. У них хроническая душевная болезнь.
Я галантно поклонился.
– Спасибо на утешительном слове. Но, кажется, выход есть.
Она вопросительно вскинула свои густые светлые брови.
– Меня можете вылечить вы. – Я горящим взглядом окинул ее с ног до головы. И, не дав ей ответить, тут же спросил: – А вы любите кино?
К моему удивлению, она отрицательно покачала головой. А я-то думал, что кино любят все.
– Увы, я не люблю ложь.
Я запомнил ее слова. Она и впрямь не любила ложь. И я старался ей никогда не лгать. Если же мне нужно было идти на это, я просто молчал.
А в тот день вместо кино мы пошли на лекцию: Созвучие души и тела. Эту лекцию читала Оксана. Я плохо слушал ее. Но бесконечно ей завидовал.