мысль: «Две сабли не влезут в одни ножны1». Если бы сам август или его сопровождение смогли эту мысль услышать или прочитать (по хитрым движениям зрачков её придумщика), или хотя бы о ней догадаться, в наглеце мгновенно был бы разоблачён и обезврежен персидский шпион. Но ни император, ни его эскорт заглядывать внутрь черепной коробки смертного без её предварительного вскрытия не умели.
…Оранжевое солнце подмигнуло Филиппу.
Радость владыки Рима усилилась, словно его усыпало осколками радуги (на небе не было ни единого облачка, не говоря уж о грозовых тучах). Молочный туман и сладостный дурман окутали все извилины и серое вещество его мозга.
*****
День уже давным-давно переломился и стал, поспешая, уходить в вечер.
Но солнце ещё никуда не спряталось. Оно сверкало во всю свою вечернюю мощь и не хотело сдаваться на милость победителя. Даже начав заходить, оно багровило полнеба, а потом покрыло янтарём толстую полоску свода, сверху примыкающего к горизонту.
Изредка наполненные ветром облака, словно паруса, несли свои воздушные тела-посудины по небесной лазури и прочему небесному разноцветью.
Филипп соскочил с коня и двинулся по аллее, с обеих сторон которой издавала свой манящий эфирный дурман хвоя вечнозелёных кипарисов. Пронзённый и пропитанный этим ароматом, император присел на корточки, потом пятой точкой на скрещённые ноги и двумя руками рефлекторно провёл по лицу, словно оглаживая или имитационно омывая его от пота и пыли. До того плотно сидевшая на голове диадема, будто случайно задетая вертикальная доминошка, нелогично сползла вправо (а может, и влево) и готова была вот-вот свалиться на землю к ногам, но мужчина успел ухватить её за золотой лавровый лепесток.
«Матерь Божья! – подумал властитель Рима о головном уборе далёкого царя-предшественника, вглядываясь в инсигнацию и одновременно вспоминая профиль Каракаллы на монете с названием антониниан. – Корона, которая только что возлежала на мне, морально устарела! Она ровно такая, как на макушках первых римских царей, а ведь император Каракалла давно придал этому знаку высшей власти особую остроту, ускоренный взлёт, а не свободное падение. Кроме остроты и взлёта, ещё и современное звучание! Друг Каракалла носил иной фасон! Завтра же закажу новую. В истории я должен остаться в лучистой, как диск солнца, диадеме».
Цепочка ассоциаций возникла потому, что в детстве Филипп по долгу вертел в руках «двойной денарий», эту «деньгу Каракаллы», и в память мальчика навечно врезался образ головного убора, водружённого на затылок властителя Рима тех времён. Пацан – что бык: втемяшится в башку какая блажь, колом её оттудова не выбьешь! Сейчас этот образ как раз и всплыл: голова Каракаллы в короне с высокими заострёнными кверху лучевыми шпилями.
«Ах, не забыть бы такую же диадему заказать! – думал Филипп, пытаясь зарубить это себе если не в мозгу, то на носу. – Не старую же лавровую рухлядь всю оставшуюся жизнь носить, пусть она и из золота высшей пробы!..