вдоху, потом выдох, опять вдох – и так три раза: глубокий вдох, глубокий выдох… на счет "четыре".
– М-м-м, – промычал рядом Кравцов, беспардонно уставившись в порванный ворот на ритмично вздымающуюся женскую грудь под влажной сорочкой.
Не желая замечать мужской интерес, Липа прикрыла глаза: "маленькая кучерявая кроха на руках отца… желтая бусина на длинной спице зажата в кулачке, как петушок на палочке … тянет ее в рот… легкий шлепок по попке… горькие слезы обиды… бусина возвращается на папин пиджак… "Глупыш, это не конфета! Это твой золотой ключик в светлое будущее…" – дыхание понемногу восстановилось, сердце успокоилось.
Исподтишка глянула на Егора. Сидит, сопит, в пол уставился, руки меж коленей свесил, как есть – мишка косолапый! Улыбнулась, тихонько провела рукой по светлым вихрам. От неожиданной ласки Кравцов дернулся, вскочил с дивана. Смущенно потоптался на месте, не решаясь поднять взгляд. Присесть обратно тоже не решился. Подошел к доктору. Нахмурив брови, ткнул корявым пальцем в сложенный надвое листок. лежащий на самом краешке стола:
– Может, вот?
Отведя в сторону "указующий перст" Егора, Карл Натанович быстро схватил бумагу.
– Точно! Оно! – радостно воскликнул, брызгая слюной на Егора. – Я нашел, нашел это место!
– Ну, нашел и молодец, пошли харчеваться, желудок уже к спине прилип!
– Липушка, иди, взгляни! – суетился доктор, не обращая внимания на недовольного парня.
Вырванная тетрадная страница. Скачущие по листу чернильные буквы с трудом складывались в слова, слова – в предложения, предложения – в стихотворение.
– Прочитай, дядя, никак не разберу.
Поправив пенсне, Марк Натанович начал читать. Сначала громко, затем все тише и тише, а потом и вовсе перешел на шепот:
– Что ты хочешь мне сказать, протянув печально руку?
Черным мраком наказать? Сколько мне терпеть ту муку?!
Сердце разорвала в клочья, истерзала душу в прах…
Вот и гроб уже заколочен. Боль утраты…ярость… страх…
Горький рок… В часовне белой, под придавленной плитой,
Ты лежишь в одежде прелой на перине земляной.
Два монаха преклоненных камнем замерли в стене,
В разумах их помутненных стон доносится извне.
Дрожь бежит под грузной рясой, прах летит с могучих плеч,
Будто ждали сего часа – тело нежное извлечь!
Разом зажигают свечи, освещают Ведьмин трон.
Предвкушаешь нашу встречу, жаждешь показать мне схрон!
Знаю, где сусаль ты прячешь, сам ковал я тот ларец…
На картине обозначишь… ключ – хрустальный леденец.
Мрамор черного надгробья разверзается в ночи.
Взгляд коварный исподлобья страсть мою не облегчит.
Вслед тебе иду в могилу, погружаясь в смрадный тлен,
По костлявому настилу. Пред очами – гобелен:
Тень неверная за дверью, враг хорониться иль друг?
Опасаться надо зверю, коль сразил его недуг.
Кровяные мысли прячет в свете дня