рукой. Что предки Вацлава в те времена вершили судьбы Польши. Да и не только. Могущество их простиралось и за пределы королевства. Позже некогда славный род обеднел, захирел… И вот теперь Вацлав Перуцкий – его последний отпрыск, последний свежий стебелёк. Возможно, ему суждено возродить прежнюю славу отцов. Не ему, так кому же? Больше всяко некому…
«Мой Вацек, мой красавчик Вацек, чудесный мальчик», – шептала пани Ванда, целуя маленького сына на ночь. А тот запоминал её слова. И вот он вырос. Чудесный мальчик. Красавчиком, правда, не стал. Хотя и было в тонких чертах его лица нечто бесспорно притягательное. Отчего заглядывалась на него с ранних лет малышка Зося. Но росточком не вышел, да и телосложение имел субтильное. Как не крути – не Аполлон. Особо острого ума в юноше тоже будто бы не наблюдалось. Не глуп, способен – да и только. Каких-либо недюжинных талантов к чему-либо не проявлялось. И лидерских бойцовских качеств, как оказалось, тоже не было. Был юноша Вацлав Перуцкий ровно таким, как большинство. Как все. А ко всему в придачу – немыслимых размеров честолюбие, неутоленное тщеславие и неосуществимые мечты…
Но, наконец, в первый же день варшавского восстания судьба представила Перуцкому счастливый случай. Счастливый случай? Дудки! Звёздный час!
Нет, не тогда, когда самые отчаянные, группою в 15 человек, собравшись в парке Бельведера, шли ко дворцу. И не тогда, когда его товарищи, расчистив себе путь испачканными в крови приспешников штыками, распахивали дверь в покои цесаревича. Но тогда, когда раздался первый растерянный крик: «Сатрапа нет! Тиран скрылся! Он ушёл!» И возгласы товарищей: «Нас предали! Нас предали!»
Вацлав, бежавший одним из последних, повернул назад. Скатившись по перилам лестницы, он бросился в сторону заднего дворцового выхода. Через секунду Перуцкий бежал по тропинке Бельведерского парка. Он видел, он узнал Его! Теперь не уйдёт! Грузная фигура с мясистым затылком, с широкой спиной в генеральском мундире трусливо улепетывала в сторону зарослей. Ах, ты… Хитрый мерзавец! Задумал спрятаться?
Вацлав настиг цесаревича буквально в несколько прыжков и со всей силы вогнал штык в податливую тушу, под лопатку, до основания… Старик, издав невнятный звук, похожий то ли на всхлип, то ли на конское всхрапывание, тяжело, ничком обрушился наземь, заливая кровью гравий на аккуратной парковой дорожке.
Через секунду юного убийцу затрясло. Нет, то был не страх, не шок от первой пролитой им человеческой крови. То вовсе был не признак слабости, но, охватившее его, невероятное, схожее с любовной эйфорией возбуждение. Это был миг, когда маленький Вацек стал вдруг большим и значимым, вершителем судеб, карателем – безжалостным и справедливым. Не зря пани Ванда так верила в него!
Перуцкий попытался закричать, позвать товарищей. Но голос отказал ему. Голоса не было, порывистый и зябкий ветер парка глушил почти беззвучный тонкий писк, вырвавшийся из гортани. Вацек присел на корточки рядом с безжизненным телом. Он пытался успокоить бьющееся о