студентом
готовился к зачетам.
Дворец похож на краба,
а флигели, как клешни.
Царь (памятник) – араба
напоминает внешне.
Сейчас нам всыплет тростью,
поверь, не будет мало,
для Павла это просто.
Бежим скорей к вокзалу!
По лестнице со львами,
через горбатый мостик.
Последними словами
честим владельца трости.
Несемся без усилий,
как если б на медали,
жаль Старой, Новой – Сильвий
сегодня не видали.
Потом прудов долиной
выходим в «круглый зал» мы.
и катимся лавиной
к далекому вокзалу.
Одышка с непривычки,
но все-таки успели
к последней электричке
с сестренкой еле-еле.
Друг к дружке обернемся:
да-а-а, с лиц как будто спал лоск,
но мы в тебя вернемся,
и очень скоро, Павловск!
Утраченная радость демонстраций
Я с детства помню демонстрации,
из двух приятней та, что в мае.
Пусть не цвели еще акации,
но все уже плащи снимали.
Обычно солнышко светило,
жару гнала прохлада ветра.
В колонне от «Электросилы»
мы шли почти шесть километров.
По направлению к Дворцовой,
но чаще до Садовой только.
Хватало горсти леденцовой
на путь весь мне и другу Тольке.
Людьми запруженный Московский:
плакаты, флаги, транспаранты,
лотки на каждом перекрестке
и духовые музыканты.
Мы в небо шарики пускали,
а все вокруг на них смотрели,
и уносились они в дали,
под звонкие свистулек трели.
По радио гремели речи.
Бравурны были, но не четки.
Их пафосу противореча,
шумели детские трещотки.
Папаши, сговорившись взглядом,
тайком ныряли в заведение.
– Ну, только что ведь были рядом!
терялись мамы в изумлении.
Детей сажали на машины,
кричали: «только осторожно!»
И дня заветною вершиной
бывал визит в кафе-мороженое.
В душе восторг, на сердце ясно,
и небо было синее-синее,
казалась жизнь тогда прекрасной,
а ныне – холод, мрак, уныние.
Я сижу на Лиговке, в пивной
Я сижу на Лиговке, в пивной.
Сумрачно, уютно и красиво.
Льет снаружи дождик проливной,
А внутри без меры льется пиво.
Позади рабочий серый день.
Впереди еще не брезжит утро.
В голове чуть теплится мигрень.
Сухари покрыты соли пудрой.
В воздухе клубится серый дым.
На столах темнеют пепла горки.
Если и торчу тут со среды,
Ведь не факт, что я пропойца горький?
Здесь священнодействует бармен,
Он читать мои умеет мысли:
Пиво за стекло –