дальше Виктор запомнил плохо. Мальчик закричал. Закричал страшно, протяжно, широко открыв рот. Слишком широко, так, что рот заполнил большую часть лица. Куликов отшатнулся, поднимая пистолет. Правая нога поехала по грязи, и он, не удержавшись на краю дороги, полетел в водосток. Успел несколько раз нажать на спусковой крючок. Пули с визгом ударили о прутья забора, ушли в пустоту.
Виктора неожиданно подбросило вверх, словно кто-то огромный хорошо пнул его ногой. Казалось, он взлетел так высоко, что разглядел крыши домов и вершины деревьев. Потом что-то сильно ударило в грудь, отчего Куликова сложило пополам, швырнуло вниз, на землю, кружа вокруг оси. Небо, лес, дома – все слилось в одну серо-черно-зеленую кашу, мельтешащую перед глазами. Боль пронзила позвоночник и отдалась внутри – Виктор спиной рухнул на мокрую траву. Земля была нестерпимо горячей и обжигала все тело.
Не успел он прийти в себя и перевести дыхание, как в голове полыхнуло такой болью, что Виктор, кажется, даже закричал, чудом не теряя сознание. Потом его куда-то тащили, разбивая голову и руки о камни. Сбитый с толку, испуганный, одурманенный болью, Куликов пытался группироваться, но невидимые руки стали перекручивать его в разные стороны, словно выжимали белье. В ушах все еще стоял слишком долгий крик мальчика. В какой-то момент хватка невидимого мучителя ослабла, и Виктор упрямо попытался встать на ноги, словно боксер после глубокого нокаута. Но его тут же рвануло вверх, вниз, ударило о землю, закрутило спиралью. Очередной приступ боли прострелил голову от виска до виска, и Куликов наконец провалился в спасительное забытье.
Потом сознание приходило вспышками, разбитой мозаикой. Каждый рывок к свету оставлял росчерки боли и зубовный скрежет. Вот пальцы с поломанными ногтями впиваются в сырую землю, вырывая липкие комья. Вот дышащая смрадом темнота, давящая на грудь свинцовыми пластинами. Что-то теплое, живое возле щеки, хочется прижаться, зарыться в пушистый мех. Но тепло удаляется, надо за ним, не упустить!
Падение, удар. Рвет желчью. Вновь темнота и сырость, тяжесть и вонь.
Последнее, что запомнил Виктор, это нестерпимо яркий свет, бьющий сквозь закрытые веки. Потом чей-то голос произнес: «Спи», – и Куликов позволил, наконец, истерзанному телу расслабиться.
Глава 6
Боль всегда возвращается первой.
Десятки взбесившихся ежей мечутся по телу, заставляя каждый мускул сокращаться в судороге. Тело выгибается дугой, оно терзается вне времени и пространства, не находя успокоения. Боль кажется бескрайней, словно космос, и всесильной, словно Бог.
Из пересохшего горла вырывается хриплый стон, нет сил сдерживаться. И только после этой отчаянной команды начинают включаться остальные чувства.
Слух. Обоняние. Зрение.
Рядом кто-то разговаривает. Слов невозможно разобрать, они доносятся будто сквозь вату. Пахнет спиртом и лекарствами.
Укол в плечо почти не чувствуется.
Размытое пятно света, раздражающее пересохшие глаза, пропадает,