Конечно же, Вирджиния Вулф знала язык. Ведь всё эссе – это пеан[22], хвалебная песнь греческому. Ее отец, Лесли Стивен, был писателем и литературным критиком, и, когда Вирджинии было около пятнадцати, она начала изучать язык дома, просто забавы ради. Она посещала занятия в Королевском колледже Лондона (на женском отделении), а ее брат Тоби учился в Кембридже. И хотя Вирджиния не получила полноценного университетского образования, несколько лет она брала частные уроки у мисс Джанет Кейс[23]. Еще учась в Кембридже, Джанет в 1885 году сыграла Афину в трагедии «Эвмениды» Эсхила – роль, благодаря которой ее запомнили. Мисс Кейс и мисс Стивен (как тогда звали Вирджинию) читали на уроках Эсхила. Для Вулф, опубликовавшей эссе в 1925 году, «незнание греческого» означало невозможность до конца проникнуть в замысел драматурга, ведь неизвестно, как именно звучал древний язык. «Нам не дано полностью уловить смысл греческого предложения, как мы можем это сделать с английским», – пишет она. В трагедии «Агамемнон» первое же изречение Кассандры – провидицы, которую привезли в Микены из Трои в качестве военного трофея и в пророчества которой никто не верил, – не просто невозможно перевести, оно звучит совершенно невразумительно: οτοτοτοῖ – это даже не слово, а просто нечленораздельные слоги, вопль отчаяния троянской царевны. «Обнаженный крик» – называет его Вулф. Возможно, это звукоподражательное выражение ее конвульсивных рыданий. И хор, и Клитемнестра сравнивают стенания Кассандры с криками птиц. Максимум, который в данном случае может предложить английский язык, – это транслитерация греческих букв Otototoi или приблизительный перевод, что-то вроде «Господи боже!» или «О горе мне!». Вулф пишет, что «нет смысла… читать греческие произведения в переводах». Английская писательница не знала греческого в том смысле, в каком пчелы не знают пыльцы. По сравнению с ней я была просто ребенком с набором деревянных кубиков, на которых нарисованы буквы, яблоки и бананы. Ότοτοτοῖ!
К счастью, мне нравятся кубики и я обожаю алфавит. У меня есть деревянный пазл с алфавитом, которым я обзавелась, учась в аспирантуре. Вообще, я собиралась отдать его какому-нибудь ребенку, но все эти годы хранила для личного пользования. Для моих близких не секрет, что я смазываю льняным маслом буквы из этого пазла, а потом протираю их мягкой тряпочкой. А еще у меня есть греческая детская азбука, созданная Элени Герулану. Я купила ее в Музее Бенаки[24] в Афинах – одном из лучших музеев Греции. Он напоминает Библиотеку Моргана в Нью-Йорке, или Фонд Барнса в Филадельфии, или Музей Изабеллы Стюарт Гарднер в Бостоне, где выставляются коллекции человека богатого и с хорошим вкусом. В случае с афинским музеем таким человеком был грек из Александрии Антонис Бенакис. В 1931 году он передал свои сокровища и семейный особняк государству. В азбуке Герулану вместо яблок, бананов и котят собраны иллюстрации предметов из коллекции Бенаки: альфа как в слове αεροπλανο («аэроплан»), бета как в βιβλίο («книга»),