общем, гхм… думал я думал, – проговорил Топтыгин, заполняя наступившую в импровизированных поминках паузу, – нельзя допустить хаос. Лису будем судить, а потом казним. Разумный не может есть разумного. Если кто-то начнет сомневаться… Крови будет много…
Старик кивнул, чувствуя, как очередная порция спирта обожгла ему горло.
– Поможешь? Винтовка, и… Гхм… Я подумал…
– Помогу.
Тут Медведь наконец прямо и пристально посмотрел в глаза другу и задал вопрос, волнующий его больше всего.
– Старуха же в курсе? Это же все – ее затея?
– Ага.
– Бабы… – вздохнул зверь.
– Бабы.
– И как она отреагирует на наше… гхм… решение? С Лисой?
– А уже никак, – беззаботно отозвался Старик, впервые за несколько месяцев чувствуя, что ему наконец-то становится лучше, – Лиса – твоя проблема, а Старуха – моя.
– Иди ты! – вскинулся Топтыгин, шерсть на котором вмиг встала дыбом, а карие глаза засверкали. – Расскажи!
Старик широко, до боли в щеках ухмыльнулся, глядя на Медведя.
– Я нажимал на спусковой крючок, друг, пока не раздались бессильные холостые щелчки…
Легенда о настоящем человеке
Старшему и ужасно любимому брату Вовке от всей души.
Представьте себе, что вы искренне считали свою жизнь конченной, а самого себя – полным неудачником. Да еще возраст… А потом вам внезапно дали второй шанс.
«Сегодня на космодроме мы торжественно открываем памятник в честь столетия со дня рождения Николая Дмитриевича Маслова (1971), первого марсианина, выдающегося конструктора, космонавта, героя, сумевшего усовершенствовать конструкцию летательных аппаратов, и рискнувшего жизнью, доказывая правильность своего изобретения. Он стал примером храбрости и самоотверженности, и сегодня здесь присутствует его внук, который все так же отрицает инопланетный след в истории покорения красной планеты. Однако, мы-то с вами знаем…» Аркадий Захаров, заметка в «АиФ», 2071 г., космодром «Северный».
Запомните его, Аркадия Захарова, и вы узнаете, откуда у такого помешательства на инопланетянах растут ноги…
2024 г., космодром «Северный».
Сознание возвращалось нехотя, будто его заставляли оживать пинками. Кровь в висках стучала допотопным паровым молотом, грозясь проломить череп изнутри, в ушах гудело, а все тело тряслось, словно на вибростенде. Техник космодрома Митрич даже не предполагал, что похмелье может обратиться таким кошмаром, хотя, чего душой кривить, в этом вопросе он разбирался почти профессионально. Но сейчас каждый дрожащий от непонятной истерики нерв в его теле подсказывал: так плохо быть просто не может.
– Боже, – прохрипел он, пытаясь хотя бы перевернуться на другой бок, – говорил же я – паленый Хеннеси. Нет же. Подарок… Сдохнешь тут…
С третьей попытки Митричу так и не удалось даже оторвать руку от пола, на котором он лежал. Он испуганно косился на собственную морщинистую