даже страх перед папой… Из ребенка я превратился в сирену.
Мне всегда нравились машины с мигалками… вот бы мне сейчас такую! Мы бы прокатились с ветерком! Нам бы все дорогу уступали и даже ослики, хоть им и не нравится…
Удивительно устроена наша память! Сколько лет прошло, а я вспомнил! Такие были эмоции! Несмотря на жесткое воспитание, я все же изредка плакал…
Я очень любил бабулю. А бабушке нравились военные. Поэтому я решил стать военным. Тому способствовало папино жесткое воспитание в детстве, но это не было причиной. Я поехал поступать в военное училище из-за бабушки. Я хотел, чтобы она мной гордилась. У меня получилось пройти конкурс, и я стал курсантом. Почти сразу я получил мои первые лычки и стал командиром группы.
Все шло как по маслу, пока не произошла трагедия. У бабули диагностировали рак на поздней стадии. Она сгорела как спичка. Никто и глазом не успел моргнуть, как ее не стало. В тот день меня вызвали с занятий к нач. Курса, майору Бужину. Я постучал, вошел, доложил… а он мне телеграмму из дома… бабули не стало. Отпустить на похороны меня не могут, не положено…
Я не помню как оказался в расположении, как упал на постель, как пытался не заплакать, я же мальчик, а мальчики не плачут… Но я не смог и завыл. Меня сотрясало раз за разом. Я не мог остановиться… и я сдался… Истерика продолжалась около четырех часов. Со мной такого никогда раньше не было. Из груди вырвалось все, что накопилось за долгие годы. Ничего не осталось. И я стих. Я почти умер, так спокойно мне стало. Тогда я встал, отбил постель и пошел на занятия.
Я больше никогда не плакал, ведь мальчики не плачут.
Система «обрезования».
Мои родители всю жизнь проработали в школе. Они получили педагогическое образование. У них была «лицензия» для работы с детьми. Мне искренне жаль детей, рожденных, как и я, в семьях педагогов. Сам я полностью прошел этот «курс обучения» и в ходе жизни не раз встречал других людей, оказавшихся в схожей ситуации. Все они были душевно травмированы детством. Все они, как и я, стали «инвалидами детства». Никто из них не любит вспоминать детские годы потому, что это было нескончаемое насилие. Если обычные дети после школы возвращались домой к маме и папе, то мы из одной школы возвращались, в другую, где учителя были еще строже и безжалостнее. У нас не было дома. Мы выросли в интернате. Мы – детдомовцы. Самое страшное в этом то, что те люди, кто дал нам жизнь, кто должен был нас защитить, пока мы были маленькими, стали нашими палачами. Нам некуда было бежать, некому было жаловаться. У них была «лицензия» на наше воспитание, выданная государством. Более того, они кичились тем, как строго они поступают с нами, чтобы другие люди не могли их упрекнуть. Малейшая шалость, своеволие и инакомыслие очень жестко каралось. Я не помню ни одного раза, когда меня обнимали и говорили, что гордятся мной и моими успехами. Я никогда не был достаточно хорош. Позже, когда я поступил в военное училище, те порядки, которые царили в армии, были мне «домом родным». Жестокость командиров и рядом не стояла с жестокостью моих