не могло объяснить всех его отклонений. Звали этого человека Мартимус Мусс. Но чаще – не звали, он сам приходил. Оправдывал диплом, не иначе!
Кабинет мадам Гельтруды был третьим по левой стороне, так что пройтись и обдумать свое поведение у меня не было ни времени, ни настроения. Впрочем, мадам и не требовала раскаяния – она в него не верила. А требовала она идеального почерка, усердия и грамотности, о чем мне прямо и сообщила, усадив за пустующий письменный стол и выдав стопку вступительных анкет.
Я не возражала: все же лучше, чем выслушивать наставления и сочинять покаяния.
Прозвенел звонок, оповещая о начале перемены, а мадам даже не пошевелилась, чтобы освободить меня от работы. А я… Я промолчала, ибо лучше уж бумажная работа, чем практикум по изящному искусству. А все из-за преподавателя.
Мисс Моника (она требовала называть ее только так) с первого и единственного случившегося у нас занятия меня невзлюбила. Всю пару она ходила кругами вокруг меня и так и норовила стянуть карикатуру. Не на себя, нет. Я честно написала сверху, что все совпадения с реальными людьми случайны. Еще бы я такой приписки не сделала, шеф бы убил потом, узнай, как я его внешность использую. А мисс Моника обиделась. Зарделась вся, глазами сверкнула, губы поджала, забрала у меня листок и спрятала. Еще и «неуд» поставила, хотя обещала работы не оценивать – просто посмотреть на потенциал.
– Обедали? – отвлекла меня от работы мадам Гельтруда.
– Нет, – призналась я в своей полной неплатежеспособности.
Почему-то шеф решил, что оставлять меня без денег лучше, чем выдавать энную сумму на расходы. Зато, как добрый опекун, оплатил мне обеды в школьной столовой. Только питаться там было себе дороже. На завтраки и ужины его щедрости не хватило, а потому я перебивалась чем придется, ибо способностями к готовке меня при рождении обделили, а завтракать и ужинать в компании шефа было тем извращенным удовольствием, к которому я не собиралась прикасаться без крайней необходимости. Слишком яркие воспоминания вызывали эти совместные ужины. Чересчур для раздосадованной своей глупостью меня. Разумеется, были еще перекусы от Маджери, но их я бы и на смертном одре пробовать не стала, зная его мстительную натуру. С него сталось бы передать мне слабый яд или средство для взращивания прыщей под видом яблочного сока.
– Пирог?
– Буду весьма благодарна, – заверила я, бодро кивая головой и с удвоенной энергией принимаясь за бумаги. А углядев, чьи именно личные дела мне выдали, и вовсе ускорилась. Это же весь мой курс. И даже собственная бледномольная физиономия на одном из дел стояла.
Не удержавшись, я открыла свое личное дело. Так, анкету пропускаем. Ее я заучивала наизусть, и правды в ней… Да только имя и пол не были липой. По ней выходило, что звали меня Майя Дашан, происходила я из торгового сословия, знания имела школьные (табель прилагался), а годков мне перевалило за восемнадцать. Вопрос с выделением общежития еще не решился – в деле не было ни отметки «одобрено», ни ее антипода.
Пролистнув