буранный управляю
Машиною, сверлящей шар земной…
Прочтет читатель и вздохнет при этом:
«Вам хорошо придумывать, поэтам,
А сами-то…»
Читатель, извини!
Пускай – не нефть, но мне пришлось в метелях
На тех же сумасшедших параллелях
В сугробах мять нерадостные дни.
«Нерадостные? Что за ерунда?
А в чем тогда поэзия труда?..»
Поэзия труда?..
Она – потом!
Когда однажды над морозным станом
Нефть вырвется сверкающим фонтаном
И буровик закрутится винтом
От радости, что не был труд напрасен,
Что нефть пришла.
И этот миг прекрасен!..
Но это всё не скоро, а пока
Мне кажется – открыты двери ада,
Снега ревут сильней, чем канонада,
И столбик ртути ниже сорока.
Муравейник
Расположен у тропы лесной
Город с миллионным населеньем,
Со своей тревогой и весельем,
С долгою заботою одной.
Постоишь, подумаешь: в натуре,
Вот они и радость, и успех.
Этакий колхоз в миниатюре
С трудоднями общими – на всех..
Тот несет домой, а тот – из дома!
Коль семья, то должен быть урод.
А картина, в общем-то, знакома,
Пропивать, наверно, волокет.
Но никто вдогонку не ругался.
Муравей уселся на пенек,
Посидел, подумал, застеснялся
И назад хвоинку поволок…
По дорожкам взад-вперед несутся.
Труженики, что еще сказать!
В тесноте живут, а не грызутся…
Надо бы собратьям показать.
Из больничной тетради
Я лежу один в палате.
Я один на всей планете.
Умираю на закате.
Воскресаю на рассвете.
Я пишу кривые строчки.
Я пишу плохие мысли…
За окном прозрели почки,
А из почек лезут листья.
Звук далеких колоколен
Правит мне и лечит нервы…
Я четвертый месяц болен
И еще июнь в резерве.
Зачем же так рано к земле потянуло?
Ломало, крутило, ужели согнуло?
То взлет, то паденье, то шрамы, то риски,
Прокручены ленты, проиграны диски…
В июне земля горяча на закате,
В июне земля холодна на рассвете…
Как пахнет сосною в больничной палате!
Как тихо играют под окнами дети!
Я всё представляю, что там – за стеною.
А жизнь – стороною, а жизнь – стороною,
Остались мгновенья, последние крошки…
Неужто обманут я был при дележке,
И мне суждена лишь одна половина?..
Ночь в окна плывет как рогатая мина,
И рядом встает. Принимает участье.
Ночь ждет терпеливо, когда я – на части!
Чтоб первой, увидев, оплакать потерю…
Но я не умру, потому что я верю.
Как вестник смерти,
Как палач,
Ко мне вошел