всем чертям – заботы.
Боль властвует, она напряжена,
Прижмет, отпустит и опять – волна…
А город предлагает повороты.
Сюда пойду – проспект,
Сюда – тупик,
Где фонари с погасшими свечами
Как люди, погруженные в молчанье.
Я к этому молчанию привык.
Как только боль, то всё кругом молчит,
Как будто отгорожено прозрачным,
И лишь трамвай, раздвинув клешни рачьи,
Попав под напряжение, урчит.
А боль живет в мозгу как метроном.
Дойти бы только до конца квартала,
Я помню – там всё время отступала
Волна. Как раз за этим вот углом.
Дойти… Дойти…
И вот – не так болит.
Я знаю и уверен – боль убудет,
Вот только, чтобы шли навстречу люди.
В молчанье.
Пусть.
Но только, чтобы шли.
«Когда уже писать свое невмочь…»
Когда уже писать свое невмочь
И понимать чужое невозможно,
Когда постыло всё,
Когда тревожно
В окно всю ночь
Глядит немая ночь,
И падает звезда на подоконник —
Беззвучная! —
И трепетом лучей
Касается слепых моих очей,
Я понимаю с горечью и болью,
Что мне в стихах спасенья не найти,
И не суметь мне вырваться из плена.
И дышит ночь предчувствием измены
Моей стихам…
Панюшовские талы
Наполню патронташ и тихим утром ранним
Сойду с крыльца, калитку притворю,
И с батиным ружьем
Как в детстве давнем, давнем
Пойду встречать сентябрьскую зарю.
Почувствую в ладони сталь ствола
И тяжесть емкую латунного патрона,
Услышу, как хрипит в осиннике ворона,
За спину заправляя два крыла.
Увижу глаз, наполненный сомненьем,
И подниму стволы,
И опущу стволы
Согласно с собственным сердцебиеньем…
И вдруг увижу – выросли талы!
Те самые, что вырублены были!..
Рубили мы, а наши мамы жгли…
Видать, живучи корневые жилы.
Иначе б возродиться не могли.
Мы их рубили так! Мы их с землей месили.
Травой топили, а талы – дрова!
Не будь в сорок втором в моей стране России
Таких талов – не выжила б Москва.
И, вишь ты, отросли. Стоят среди околков
В колючей ежевике, во хмелю…
Зачем я здесь с отцовскою двустволкой,
Кого убить хочу в родном краю!
Неужто для того они меня спасали
В тот черный год,
Чтоб через двадцать лет
Я встретил их бездушными глазами
И выкрасил живое в мертвый цвет!
Нет, милый край!
Прими мое волненье,
Ничем не омрачу свиданье это я,
Что светится как тайное мгновенье
Прекрасного земного бытия.
Вечер в Панюшовском Кругу
Пьет воду утка в сонных тростниках.
Талы