ями, словно кто-то хлопнул в ладоши прямо позади них, спугнув. Ни сверчки, ни что-либо другое не издавало звуков, всё моментально стихло, как по какой-то команде. И только тяжёлое дыхание, как у загнанного, отскакивало от стволов деревьев с едва заметным эхом, а треск высохших веток под резвым бегом добавлял к нему шума.
Силы уходили с каждым преодолённым туазом1, ступни кровоточили, так как обувь уже давно слетела с ног, да и руки, и лицо были не в лучшем состоянии, ободранные плотно сплетёнными между собой ветками. Но останавливаться было нельзя ни в коем случае. Остановка была чревата ни чем-нибудь, а самой смертью, это юноша понимал, как ничто иное. Слёзы заливали лицо от непередаваемого животного страха, что заставлял клокотать всё тело целиком, а сердце готово было уже выпрыгнуть раз десять подряд. Хотелось хоть на короткий промежуток времени сделать передышку, потому что падать стал всё чаще и чаще при каждом новом шаге, но непрекращающиеся топот и непонятный, до ужаса пугающий звук не давали стоять на месте. Звук, гулом летающий меж листвы, забирался в каждую клеточку тела, разбрасывал повсюду крупную дрожь и заставлял мозг просто кричать о помощи, которую всё равно никто не предоставит в такой-то местности, куда уже очень давно не ступала нога человека.
И всё же слабость взяла верх. Юноша, уже буквально задыхаясь от бессилия, рухнул на моховой пласт, опустившись на дрожащие руки и колени. Сердце билось в бешеном темпе, стуча в глотке, а частые стоны всхлипов уже вызывали хрипотцу. И в голове нет ни единой связной мысли, лишь одни нескончаемые молитвы. Молитва о том, чтобы был как можно тише, издавал минимум звуков, и чтобы продолжал двигаться вперёд, несмотря на своё состояние. Молитва о том, чтобы смог остаться незамеченным для чужих острых глаз.
Отдышавшись, парень смог снова подняться на ноги, однако… утробное рычание в нескольких туазах от него поспособствовало оцепенению всего тела и новому приступу паники. По коже пробежалось стадо мурашек, пущенных как тысячи меленьких уколов, порождённых диким страхом, от которого просто хотелось закричать во всё горло. Юноша вышел из ступора, быстро кинувшись в тонкие сплетения кустов, и спрятался за широким стволом дерева. Крепко-крепко зажал рот ладонью, а грудь так и дребезжала изнутри из-за сдерживаемых звуков, и если бы не ладонь, то зубы так и стучали бы друг о друга.
Листья кустов задрожали от тяжёлого дыхания, попавшего на них. И вместе с этим сопровождалось тихим-тихим рыком, а хруст веток вдруг резко сошёл на «нет». Парень точно остолбенел, побелев так, что его бледность можно было увидеть и в кромешной темноте. Все конечности продолжали непроизвольно мелко подрагивать, а слёзы застыли в глазах от страха издать хотя бы ещё один всхлип. Юноша медленно наклонился вбок, чуть выглядывая из-за ствола.
Никого…
Он выдохнул с таким облегчением, что описание этому было бы самое скупое из всех возможных. Парень повернулся в противоположную сторону, тут же до ужаса широко распахивая глаза и раскрывая рот. Всё, на что успел среагировать мозг, – зубастая зловонная пасть и два красных огонька.
Пронзительный, режущий слух крик возвысился над макушками деревьев, пролетая над ними трелью, от чего несколько скопищ чёрных воронов тут же были пробуждены ото сна и согнаны со своих мест. А их перебивающее друг друга карканье послужило предсмертной музыкой, словно провожающей путника в последний кровавый путь.
Англия, то же время.
В стране произошло новое политическое обострение. Власти не думали прекращать бесчисленные поборы и штрафы со своих граждан, а раздача земель и денег французским родственникам короля только ещё больше сеяла среди населения широкое недовольство. Которое вполне могло привести к открытому восстанию против короля.
Чтобы предотвратить подобный поворот событий, в июне 1258-го в Оксфорде вооружённые бароны вместе со своими вассалами потребовали от Генриха III удаления всех иностранных советников, а также и то, чтобы королевская власть была всецело под их контролем. И, не имея сил для борьбы, король согласился.
Но вскоре власть баронов разделилась на две ветви. Одну часть возглавил граф Симон де Монфор Лестерский, а другую – граф Ричард Глостерский. Но установление баронской олигархии не соответствовало интересам рыцарей и горожан. Разногласий становилось только ещё больше и больше. И вместо того, чтобы бороться против возникновения гражданской войны, двое графов, что некогда были ещё приятелями, вступили в борьбу друг с другом за власть в целях собственных интересов.
А тем временем ожидалось прибытие нового французского посланника (который сам неожиданно выказал желание представлять свою страну), переговоры с которым могли хоть как-то нормализовать ситуацию в стране. Или же наоборот, только ухудшить её. А может быть и такое, что дело не просто в политических процессах?
Глава 1
«Не всякий человек – человек.
Не всякий зверь – зверь».
Лето начиналось довольно благосклонно, по сравнению с прошлым годом. Тогда, из-за обилия густых дождей, урожай был совсем скудным, да и от этих